Вой сирены съежился и затих.
Увидев в окна, что эсэсовцы забирают оружие и беглым шагом спешат за ворота, заключенные возликовали:
— Удирают, удирают!
Подавленные и молчаливые, Бохов и старосты блоков обступили стол, на котором лежал раненый.
Кён работал уверенно и спокойно. Зондом извлек он из груди две пули, попавшие рядом. Он продезинфицировал раны, и два санитара наложили бинты.
— Опасно для жизни?
Кён молча отошел к раковине, вымыл руки, затем повернулся к Бохову, задавшему вопрос, и отрицательно покачал головой.
— Его не загубит никакой Клуттиг!..
Уже два часа длилась на этот раз тревога. Преисполненные радости, заключенные коротали время все вместе. За стенами лагеря, по-видимому, шел отчаянный бой.
В воздухе стоял непрерывный гул. Слышны были выстрелы зенитных орудий, разрывы снарядов, и казалось, что эти звуки все приближаются.
Кремеру устроили постель в помещении санитаров. Кён сидел рядом и ждал его пробуждения. Наконец раненый пошевелился и открыл глаза.
— Ну?.. Что такое? — сердито и удивленно спросил он, увидев над собой лицо бывшего актера.
— Воздушная тревога, — как можно ласковее ответил Кён.
— Я хочу знать, что со мной!
— Ничего особенного. Легкий испуг средь бела дня. Ну-ка, дружище, выпей вот это!
Кён приподнял голову Кремера вместе с подушкой и поднес кружку к его рту.
— Осторожно, питье горячее! — предупредил он. Кремер сделал глоток, просмаковал его и с удивлением посмотрел на Кёна. Тот хитро прищурил один глаз:
— Лакай!
Жадно пил Кремер глоток за глотком и, вздохнув от наслаждения, откинулся назад.
— Да откуда же у тебя это пойло?
— Не спрашивай, — таинственно ответил Кён.
Было заметно, как настоящий кофе оказывает свое живительное действие.
— Расскажи, что со мной? — настаивал Кремер.
— Клуттиг пробил в тебе пистолетом пару дырок. Но я тебя хорошо знаю. Дня через три ты опять будешь бегать и орать, как ни в чем не бывало.
Упоминание о Клуттиге окончательно привело Кремера в себя.
— Что происходит в лагере?
— Тревога, я тебе уже говорил. Разве ты не слышишь?
Они прислушались к далекому, а может, и близкому, гулу.
— Что-нибудь еще произошло?
— Да.
— Что?
— Начальство упаковало свои пожитки и убралось.
Кремер, моргая, смотрел на улыбающегося актера, и вдруг его лицо приняло злое выражение.
— Что ты сказал? Только через три дня? Ничего подобного! Я хочу встать, пусти-ка!
Кремер сделал попытку подняться, но со стоном упал назад. Кён дружески усмехнулся:
— Ну, не так шибко, сынок! Тише, тише…
Отбоя все не было. Проходили часы, а тревога по-прежнему сковывала лагерь. Когда день сменился вечером, сирена взвыла снова: вторая тревога! А ведь первая еще не кончилась. Стемнело, и вместе с мраком что-то зловещее вползло в лагерь и притаилось возле бараков. Никто из заключенных даже не думал о сне. Они сидели, не осмеливаясь зажечь свет. Там и сям в барак лили холодные синие лучи лампочки аварийного освещения. Иногда люди вздрагивали и глазами искали друг друга в потемках, Где-то громыхало. Гудение самолетов наполняло воздух, быстро нарастая и осязательно близко скользя над лагерем. Головы неподвижных, насторожившихся людей поднимались, взгляды устремлялись к стропилам крыши. Гул превращался в грохот, казалось, это мощные крылья самолетов бросают его на бараки, а затем он исчезал во тьме и дали так же быстро, как и появлялся.