, господин Робер Дарзак по странному стечению обстоятельств отсутствует и отказывается к тому же давать какие-либо объяснения по этому поводу — просто рок какой-то!
— Каждый раз, как убийца приходит в замок! — воскликнул я. — Стало быть, он снова приходил…
— Да, в ту самую знаменитую ночь, когда произошло это из ряда вон выходящее событие…
Итак, сейчас я, наконец, узнаю об этом удивительном происшествии, на которое вот уже полчаса намекал Рультабий, так ничего и не объясняя. Но я уже привык никогда не торопить Рультабия… Обычно он начинал говорить, когда ему вздумается. И в основном когда видел в этом какой-то прок. Причем заботился он не о том, чтобы удовлетворить мое любопытство, а желая, скорее, сделать выводы для себя самого, рассказав подробно об интересующем его важном событии.
Вот и на этот раз он короткими, торопливыми фразами поведал мне о таких вещах, что я почувствовал, как на меня находит одурь какая-то, иначе и не назовешь, ибо, честно говоря, явления такой, например, мало исследованной науки, как гипнотизм, конечно, таинственны и необъяснимы, но не более, я думаю, чем исчезновение материальной сущности убийцы в тот момент, когда они, можно сказать, держали его в руках вчетвером. Я говорю о гипнотизме, но с тем же успехом мог бы привести в пример электроэнергию, природа которой нам неведома и законы которой нами так мало изучены, и все это потому, что на данный момент объяснение этому делу можно было искать, на мой взгляд, только в необъяснимом, то есть, иными словами, объяснять его чем-то таким, что неподвластно известным нам естественным законам. А между тем, если бы у меня был ум Рультабия, то я точно так же, как и он, предугадал бы уже естественное объяснение всему происходящему, ибо самое любопытное во всех тайнах замка Гландье — это, несомненно, та естественность, с которой Рультабий нашел им объяснение. Но кто бы мог похвастаться тогда, да и теперь тоже, что обладает умом Рультабия? Ведь таких своеобразных и лишенных всякой гармонии бугорков, как у него на лбу, я никогда ни у кого не видывал, ну, разве что на лбу у Фредерика Ларсана. Правда, у него они не такие заметные, и надо хорошенько приглядеться, чтобы угадать их существование на лбу у знаменитого полицейского, в то время как бугорки Рультабия бросались — да простят мне столь сильное и смелое выражение, — буквально бросались в глаза.
Среди прочих бумаг, переданных мне юным репортером после завершения дела, у меня сохранился блокнот, в котором я нашел подробный отчет о «явлении исчезновения материальной сущности убийцы» и запись тех мыслей, которые появились у моего друга в связи с этим необычайным происшествием. Предпочтительно, мне кажется, предложить вашему вниманию этот отчет, нежели продолжать пересказывать мой разговор с Рультабием, так как я опасаюсь — особенно в такой истории, как эта, — прибавить то или иное слово, которое не в полной мере будет соответствовать абсолютной истине.