В этот день к Пастернаку приходил с поздравлениями Корней Чуковский с внучкой Еленой, сменялись репортеры и журналисты западных газет. Узнав об угрозах Федина, Чуковский посоветовал Пастернаку тотчас же поехать к Е. А. Фурцевой с объяснениями. Пастернак отказался поехать, но тут же написал ей письмо.
Пастернак – Фурцевой:
Я думал, что радость моя по поводу присуждения мне Нобелевской премии не останется одинокой, что она коснется общества, часть которого я составляю. Мне кажется, что честь оказана не только мне, а литературе, к которой я принадлежу... Кое-что для нее, положа руку на сердце, я сделал. Как ни велики мои размолвки с временем, я не предполагал, что в такую минуту их будут решать топором. Что же, если Вам кажется это справедливым, я готов все перенести и принять... Но мне не хотелось, чтобы эту готовность представляли себе вызовом и дерзостью. Наоборот, это долг смирения. Я верю в присутствие высших сил на земле и в жизни, и быть заносчивым и самонадеянным запрещает мне небо» (там же, с. 702—703).
«Такой текст, – замечает Евгений Борисович, – показался Чуковскому нарочно рассчитанным, чтобы ухудшить положение. Письмо осталось не отосланным» (там же).
Однако Тамара Иванова, жена писателя и соседка Пастернаков, вспоминала, что письмо к Фурцевой все же было передано сыну Бориса Леонидовича Леониду, но его выманил непонятно зачем дежуривший целый день у Пастернака на даче литератор Лихоталь, ничего Фурцевой так и не передавший (Тамара Иванова, с. 257).
На 27 октября было назначено заседание правления Союза писателей, где должны были обсуждать «Действия члена СП СССР Б. Л. Пастернака, не совместимые со званием советского писателя». Начали готовить общественность. 25 октября в «Литературной газете» был опубликован тот самый отзыв о романе редакции «Нового мира» (1956 года).
Как саркастически замечала в своих воспоминаниях Ивинская,
«со здравой точки зрения кажется смешным, что даже после обнародования письма „Нового мира“ многомиллионными тиражами роман не был опубликован. Ведь в письме было сконцентрировано и тенденциозно истолковано все, что могло бы быть ортодоксами признано „крамольным“. Таким образом, письмо довело до народа все, что хотели от него упрятать» (Ивинская, с. 229).
В том же номере 25 октября «Литературная газета» писала, что отзыв нобелевского жюри о Пастернаке – «сплошная ложь, вымысел шведских литературных реакционеров». Шведская же Академия, «остановив свой выбор на ничтожном произведении, пропитанном ненавистью к социализму, тем самым доказала, в какой степени она является орудием международной реакции».