Стали мы с генерал-губернатором вырабатывать условия, какими следовало руководствоваться при назначении священников в присоединившиеся приходы. Было решено удовлетворять просьбы при наличии 75 процентов присоединившихся. Но тут возник вопрос: как в военное время процентное отношение устанавливать? Генерал-губернатор заявил, что этим будет ведать специальная комиссия из его чиновников — уездных начальников и др. Лишь по получении удостоверения от комиссии церковное управление может посылать в села священников, а если разрешения не последует, приходы должны оставаться униатскими. Распоряжению генерал-губернатора я подчинился.
Вот как комиссия принялась за дело.
В село выезжали власти в сопровождении жандармов и приступали к баллотировке. Населению раздавали горошинки, которые должны были играть роль баллотировочных записок. Тотчас же возникали недоразумения. Бабы горошинки теряли, в ожидании своей очереди их сгрызали; случалось, что самый факт баллотировки горохом вызывал протест: "Как можно на горохе мою веру ставить!", "Мы хотим "батюшку", а они с горохом пристают…". И некоторые недовольные и оскорбленные этой административной процедурой галичане приходили ко мне жаловаться, плакались, когда "по гороху" оставались в меньшинстве.
Если было трудно установить, сколько крестьян тяготеет к православию, то не менее трудно было решить вопрос, кому отдавать бывший приходский униатский храм, если село перешло в православие. Генерал-губернатор постановил: униатам. Но как же оставаться православному приходу без храма? Стоит храм посреди села, а его не дают. После долгих обсуждений комиссия постановила: если число православных в селе 90 процентов, храм — их; если меньше, — пусть служат по хатам.
В этот приезд (в середине января) я пробыл во Львове довольно долго, а потом направился через Почаев в Петроград. Мне необходимо было оформить мое церковно-правовое положение. Нужны были официальные инструкции, нужно было организовать при мне хоть маленькое управление, состоящее из казначея, секретаря и 1–2 членов правления, председателем которого был бы я; нужна была и канцелярия для приема прошений, отчетности и разбора текущих дел. До сих пор я жил на бивуаках, без упорядоченного делопроизводства, без формальностей отчетности.
На мою просьбу в Петербурге откликнулись. Мне дали в члены правления иеромонаха Смарагда (Латышенко [58]), волевого и весьма даровитого человека, и священника о. Михаила Митроцкого [59] (Холмской семинарии), члена IV Думы, энергичного работника, способного, умного, по характеру горячего; в секретари отрядили чиновника синодальной канцелярии Овсянкина. Организация управления церковными галицийскими делами дала более прочную правовую основу моей церковной работе.