В следующем письме (от 23 ноября 1944 г.):
"…Конечно… нужно подходить к этому делу объединения русского народа с большой осторожностью, но думаю, что основная линия взята мною правильно. Прекрасна идея вселенского православия, но путь к ней через национальное православие. Недаром Господь, устрояя Единую Вселенскую Церковь, допустил создание национальных автокефальных церквей. Вселенская идея слишком высока, малодоступна пониманию широких масс народа. Дай Бог утвердить его в национальном православии…"
Вселенская идея для Владыки по-прежнему высока и прекрасна, но теперь она уже не в центре его внимания, как несколько лет тому назад, когда он объяснял и защищал единение зарубежной Русской Церкви со Вселенским Престолом, укрепляющее связь Русского Православия со Вселенским Христианством. В "Воспоминаниях" в главе "Церковная смута" [258] мы находим следующие строки:
"…Многие и по сей день не понимают ценности нашего единения с Вселенским Престолом. А между тем ценность этого единения великая… Когда Церкви забывают о вселенской своей природе, когда обособляются, замыкаясь в своих национальных интересах, — эта утрата основного, главного предназначения национальных Церквей есть болезнь и грех… Задача поддержания общения со Вселенской Церковью выпала на мою долю…"
Теперь Владыка в эту сторону не стремится и туда свою паству не зовет, а берет обратное направление — церковно-патриотическое, дабы вернуть зарубежную Церковь национальной стихии.
Слабый, больной, с головокружениями, жалуясь на глухоту, на одышку, на бессонницу, окруженный бдительным уходом, как тяжко больной-хроник, Владыка торопится осуществить задуманный им план возвращения в юрисдикцию Московской Патриархии; он хотел бы как можно скорее это воссоединение канонически оформить, но ему приходится медлить… В письме к Патриарху Алексию (от 3 апреля 1945 г.) Владыка пишет: "К глубокому моему огорчению, в значительной части моей паствы я неожиданно встретил упорное отрицательное отношение к этому делу… И я опасаюсь, что мой поспешный шаг по пути слияния (с Матерью Церковью) вызовет новый раскол в церковной жизни эмиграции…" Далее в том же письме: "Предварительно обращения к Вашему Святейшеству нам нужно еще испросить благословение на свое воссоединение с Матерью Церковью от Вселенского Патриарха…"
Отношения с Москвою остаются неопределенными до сентября 1945 года — до приезда в Париж полномочного представителя Московской Патриархии. Этот приезд имел серьезные последствия.
Вопрос о запрещении, наложенном на Владыку (и его духовенство) 15 лет тому назад, не обсуждался, был как бы предан забвению, и приехавший Митрополит служил соборне с Митрополитом Евлогием и его духовенством в Александро-Невском храме. Во время пребывания в Париже московский делегат вступил в переговоры с Митрополитом Евлогием о возвращении его в Московскую юрисдикцию — и в результате было подписано официальное ходатайство о воссоединении с Москвою. Предварительно патриарший представитель "уверил присутствующих (Митрополита Евлогия и его викариев)… что переговоры с Константинополем по этому вопросу (о воссоединении) взяла на себя Москва, что согласие Вселенского Патриарха, несомненно, будет, а может быть, уже и поступило. Митрополит Евлогий собственноручно записал об этом в протоколе и затем сообщил Патриарху (Вселенскому) Вениамину (в докладе 1 октября 1945 г.)… Согласие епископов на воссоединение было, очевидно, только условное… С своей стороны, Патриарх Алексий телеграммой от 4 ноября 1945 г. просил Патриарха Вениамина дать благословение Митрополиту Евлогию, его духовенству и пастве на воссоединение с Матерью Церковью Российской (таким образом, уверение (приехавшего) Митрополита… было не точно)…" ("Церковный вестник Западноевропейской епархии", № 2, 1946 г.)