Лири уставилась на него широко распахнутыми глазами. Это не приходило ей в голову.
– Да, – сказала она наконец, – и правда. Я ведь к тебе отношусь… нет, не как к отцу… Но и как к отцу. Как к старшему другу. Отец – он жесткий, командовать любит. Монарх, что с него взять. Знаешь, когда приехали послы с предложением, он просто возликовал. И помыслить не мог о таком удачном браке: ведь не принц сватался – король. Такой могущественный союзник ему оказался дороже дочери. Понимаешь, Диль, он меня даже из вежливости не спросил… даже не объяснил ничего. Поставил перед фактом: ты выходишь замуж, должна гордиться, и неважно, что женишку пятый десяток, быстрее овдовеешь. Мама хоть уговаривала, братья, в общем, тоже… Особенно Вэлин, старший. Все верно, трон ему наследовать… вместе с союзниками и врагами, вот он и старался, чтоб союзников побольше, а врагов поменьше. Вот я и сбежала. Ты меня осуждаешь?
Диль покачал головой. Кто он, чтобы осуждать. Наверное, родись он королем, по-другому рассуждал бы, а так… продать дочь ради выгодного союза, будь то союз королевств или цехов башмачников, – это казалось ему жестоким. Несмотря ни на какое ванрельское воспитание. Возможно, цирковые нравы изменили в нем кое-что.
Свобода.
Пусть ты никто, акробат, циркач, пусть ты стоишь в самом низу пирамиды, пусть от тебя ничего не зависит в этой жизни, кроме настроения зрителей, – ты свободен. Ты настолько ничтожен, что никто не обращает на тебя внимания, и ты можешь решать сам за себя.
Из дома он ушел не за свободой. Тогда он был совсем мальчишкой, его просто захватил мир цирка, и только позже, года через два он вдруг, именно вдруг, ощутил на губах вкус этого слова.
Девушки, наездницы, гимнастки, помощницы фокусников, сами решали, с кем им быть. Кругом это считалось распущенностью, и сам Диль так бы считал, будь он постарше, когда познакомился с цирком. Эта свобода давала ему возможность быть самим собой. В том числе и решать, окунаться ли в поток вседозволенности или оставаться собой. Он выбрал второе, и пусть над ним слегка посмеивались, но его выбор уважали и принимали. Как принял его выбор Аури.
Конечно, свобода не выходила за пределы узкого круга своих, но даже этого хватало, чтобы ощущать себя человеком, а не частичкой общества, мелкой, ничтожной и ничего не значащей. И разве понять это принцессе, представления не имеющей о том, что такое Ванрелла.
Путешествие не складывалось. Постоянно что-то случалось, какие-то конфликты, свары, дрязги: то злился ученый, доведенный язвительностью Илема, то устраивал бабские истерики торговец, то принцесса срывалась на визг и Дилю не удавалось ее успокоить, то у простодушного Ори вдруг начинали темнеть глаза и подрагивать губы и тогда Кай начинал говорить что-то на языке, которого Диль никогда не слышал. Франк свирепел, и Диль с ужасом ждал дня, когда он начнет свирепствовать.