— А ну, дарагой, стать смирна!
— Зачем? — боец недоуменно захлопал свиными ресничками.
— За-ачем? А вот зачем, дарагой… — кавказский человек, почти не размахиваясь, ткнул его в мягкий подбородок.
Боец взбрыкнул ногами.
— Правильно, — одобрили в толпе.
Показался комиссар, рядом с ним шагал майор — крупный, решительный, весь перетянутый ремнями, тот самый, который чуть не набил мне морду, а вечером матерился и стрелял из пистолета.
Увидев валявшегося на траве бойца, они прибавили шагу.
— Что произошло? — строго спросил майор. Он был идеально выбрит — и это меня поразило.
Еврей с машины подбежал, неловко приложив пальцы к фуражке, доложил:
— Лейтенант интендантской службы Гурвич… Вы знаете, этот нахал подбивал разграбить продукты. Я не давал. Стольких трудов стоило спасти машину — и на тебе! Товарищи бойцы тащили, машину буквально-таки на руках, а этот… — Гурвич указал пальцем на лежавшего бойца-бабу, — и он кричал… Нет, простите, не кричал. Он обзывал меня «явреем».
Комиссар улыбнулся и ничего не сказал. А грозный майор рассердился.
— Евреем? Оскорблял? А вы, может быть, мексиканец или… Почему «еврей» — оскорбление? Еврей это национальность.
— Он говорил на меня «яврей», — мягко поправил Гурвич, — и выходило так, что именно поэтому я не хочу накормить людей… Впрочем…
— Правильно. Интендант верно говорит, — зашумели бойцы.
Майор раздумчиво смотрел на вконец растерявшегося Гурвича, спросил Очкарика:
— Как вам все это нравится, товарищ комиссар?
— А что? Геройский интендант… Как он умудрился «газик» сюда затащить? Танки и те небось застряли бы.
— Вот и я так думаю. Трусливые душонки оружие бросали, а начпрод о людях думал. Объявляю вам благодарность, товарищ…
На Гурвича жалко было смотреть. Он тянул пятерню к козырьку, пролепетал «Служу Советскому…», мучительно покраснел.
— Кем до мобилизации работали? — спросил его майор.
— Товароведом.
— Так, — майор улыбнулся и стал совсем даже не свирепым, а простым, только вертикальные морщины на лбу и щеках придавали ему грозный вид. — Так, — повторил он, — будем знакомы: майор Шагурин, с сего числа командир сводного батальона… А это — комиссар Бобров.
Очкарик пожал руку Гурвичу, сказал очень странно:
— Приятно познакомиться… И вообще насчет питания вы геройский пройдоха. Скажите, этого типа вам не очень жаль? — Бобров кивнул на все еще лежавшего бойца. — Ну какой из него антисемит? Просто дурак.
— Просто?! — вмешался кавказец с треугольничками (только сейчас я сообразил, что он — мой новый командир взвода, сержант Мчедлидзе). Просто дурак? Нэт! Я зачем его ударил? За что? Это он вчера кричал — панику поднимал. Он враг и сволочь. У меня свидетели есть. Кто может подтверждать?