— Как знаете.
Кувалда скривил разбитую морду, окрысился:
— Чо пристал, как банный лист? Проваливайте отсюда, сопляки. Умереть спокойно не дадут.
Мы, однако, не ушли. Не было такого приказа — уходить. Мы оставили свой пулемет в запасном окопчике.
В вечернем небе вспыхивали тусклые звезды. То и дело кометами взвивались немецкие ракеты, изредка рушили тишину автоматные очереди. Вилька и Глеб сидели на дне окопчика, а я привалился возле «максима» — раненая рука ныла. Укачивал руку, как ребенка, но она не унималась.
— Не нравятся мне эти добровольцы, — сказал Глеб хмуро.
Вилька качнул головой:
— Брус — заячья душа. Злобный он, жестокий. Все трусы жестокие. Знал я одного типа по кличке Левка Фантик. По квартирам работал. Что ни ходка — мокрое дело. Боялись его все, даже урки. Зверь — не человек. Однажды, когда Фантик в Баку гастролировал, встретил он меня на Большой Морской, пьяный в стельку.
Я, конечно, сдрейфил. Кто знает, что ему на ум придет. Еще пришьет за милую душу. От такого всего жди. А он ухватил за руку — идем, мол, кутить — и все тут. Что делать? Плетусь рядом с ним, как овечка. Вышли на набережную, а тут на нас — милиция. Я, как и полагается, ручки вверх — и никаких гвоздей. Ну а Фантик-одного ножом, другого… Еле взяли. На суде прокурор спрашивает: «Подсудимый, вам инкриминируется пять ограблений квартир, сопряженных с тягчайшим преступлением — убийством. И во время ареста вы тяжело ранили сотрудника милиции, а помогавшего ему прохожего, у которого, кстати говоря, четверо детей, лишили жизни. Чем можете объяснить вашу звериную, патологическую жестокость?»
Так знаете, что ответил ему Фантик? Стоит бледный, как снятое молоко, дрожит, как малярик.
«Трус я, гражданин прокурор. От этого все. Другие, которые покрепче, возьмут барахлишко, хозяев повяжут, и порядочек. А мне жутко: вдруг как опознают! Лучше уж им не жить. Трус я, гражданин прокурор».
Вилька умолк.
— Ты это к чему? — осторожно спросил Глеб.
— А к тому… Здорово мне Брус Левку Фантика напоминает. Я еще тогда Фантика вспомнил… когда вы мне про расстрел рассказывали и как Брус обвинительной речью закатывался. Я бы сам тех гадов как миленьких кокнул. Я таких ненавижу. А Брус… он их не ненавидит — он радуется, что это не его к стенке.
— Ну а про Кувалду что скажешь? — поинтересовался я.
— Одного поля ягода. В гражданке небось громче всех за Советскую власть глотку драл. Мне, ребята, один знакомый, образованнейший, между прочим, человек, гениальный совет дал: «Милый отрок, нет омерзительней человека, чем тот, который с пеной у рта доказывает, что он больше католик, чем сам папа римский».