Вилька вдруг умолк. На душе у меня стало тоскливо-тоскливо, потому что я понял: Вилька сейчас плачет. Не навзрыд, а так — про себя, внутренне. И Глеб понял. Он словно язык проглотил. Умник! Брякнул чушь, а теперь выпутывайся. Да и как?
Помог Вилька. Он опять заговорил — хрипло, с трудом:
— Чистенькие… Я и сам был чистенький… Еще какой чистенький. Человек к ним — всей душой. Заботится… Как бы не запачкать. Домой к ним лишний раз не заглянешь. И сегодня… битых два часа сидел… ждал. Думаете, зачем я к вам пристыл?.. Тоже человек. От корешей сбежал — они на мокрое дело целились. Нарезал сюда. Притопал. Один, как волк… Вижу, однажды вечерком, — ангел идет, и часы у него на руке. Зачем, — думаю, — ангелу часы? Непорядок. Не по форме одет ангел. Сделал заявку, а ангел спрашивает: «Нож у тебя есть?» Удивился я, отвечаю: «Меняться хочешь? Давай. Так и быть, махну перо на часы». Тогда этот ангел — смехота одна! — и ляпнул: «Я не к тому, чтобы меняться. Коли есть у тебя нож, значит, ты трус. Не отдам часов. Не боюсь тебя. Понял?»
Вилька коротко хохотнул и продолжал — уже спокойнее:
— Стоит ангел, петушится, а у самого брючки подрагивают. И так мне его вдруг жалко стало! Телок, сущий телок. Его, наверно, дома так воспитали — насчет ножа. Витает себе в облаках, порхает. Хорошо хоть, на меня нарвался. Финяк свой я давным-давно выкинул — насмотрелся, как он иной раз сам в лапу прыгает, особенно когда лапа эта под градусом или к дурной голове приделана… Так, значит, стою и размышляю: «Дурак-человек, а если б ты на зверя-урку напоролся? Железка в желудке — и хана!» И что самое смешное, стоит и ждет, чтобы ему приложили. Нет, чтобы дать мне по удостоверению личности или еще покрепче, да и рвануть когти. С финкой-то шутки плохи… Тут уж я не утерпел, вмешался.
— Да ты, Вилька, на меня не нападал. Разве мог я тебя ни с того ни с сего ударить! А насчет ножа… Я приемы знаю. Глеб меня научил, а его учил японец Осияма.
— Прие-о-о-мы! — протянул Вилька и фыркнул. — Они, знаешь, где хороши?.. В культурной обстановке: коврик, судья, девочки охают-ахают. А когда..; Да что долго толковать: нож — всегда нож. Запомните это, джентльмены. — Вилька зевнул, с хрустом потянулся и, все еще позевывая, закончил — Светает, мальчики. Пора на боковую. И вообще… пора прощаться. Наобщался я с воспитанными детишками до тошноты. Даю винта в город Свердловск. Сегодня я всякой чепухи навалом выдал… Простите великодушно, синьоры. Спьяну и не такое выкинешь.
Вилька поднялся со скамейки, опять сладко потянулся, бросил через плечо: