Глеб сграбастал друга, а тот отбивался и конфузливо бормотал:
— Вот же выдумал… Пусти…
Мне было легко, и душа улыбалась, потому что Глеб сказал именно то, о чем я думал. И я тоже полез обнимать Павку, рыжеватого, худенького Павку со смешным пушком над верхней губой.
— А что? — весело вскричал Вилька. — Что я — хуже других? Дайте-ка… Я тоже обниму нашего командира.
Возня привлекла внимание старшины.
— Э-гей, — детский сад! — прикрикнул он. — Что за балаган? От-ставить. Еще выпадете, а потом, отвечай за вас.
Мы присмирели. Но Вилька не отпускал Павку. И все что-то ему шептал.
— Вилька, — перебил его Павка, — только по-честному скажи… Ты какой-то не такой. Ты — сфинкс с семиклассным образованием.
Глеб опять затянул свое.
— ребята, — произнес он с надрывом, — зачем же нам это дурацкое сено?!
— Будут учить маршировке, как при царе Горохе, — охотно объяснил Вилька. — К одной ноге сено привяжут, к другой — солому, каковую раздобудут на месте. И порядочек: ать-два, сено-солома!
Глеб треснул Вильке по шее.
— Смотрите, смотрите! — вскричал Павка. — Птичья стая… Вон там, над лесом. Видите?..
Над зубчатой лентой леса, выбегавшего на пригорок, чернел крохотный журавлиный клин. Он был очень странный — вырастал прямо на глазах… издавая гул..; и вдруг превратился в рычащую стаю громадных птиц, горбатых, с хищно выпущенными лапами.
Гул и рев врезались в уши.
— …ле-о-ты… — раздался слабый нечеловеческий писк.
— Во-оздух!!!
Эшелон рвануло, заскрежетали тормоза, бойцов бросило в одну сторону, в другую, швырнуло на пол. С душераздирающим воем что-то обрушилось на крыши вагонов… Треск… в кромешной тишине на миг вспыхнуло яркое пламя. И тут же погасло, превратившись в тихий звон. А затем и звон исчез — наступила тишина, черная, как ничто.
Такие чудовищные кошмары мне никогда еще не снились. До крика хотелось проснуться, вскочить, но цепкие щупальца держали, прижимали, оплетали.
Все было как в тумане… Вспышки, что-то взлетает вверх, огромные тени скользят по траве, черные пятна…
Но вот пелена рассеялась. Я увидел дым и пламя, поваленный паровоз, из его развороченного бока вырывался белый столб и, клубясь, убегал к облакам. Несколько уцелевших теплушек в смертельном страхе жались к концевому вагончику, с его крыши протягивались к небесам, то и дело обрываясь, жалкие паутинки.
В небе разлапистые стервятники с мрачными крестами на угловатых крыльях подпрыгивали, как козлы, один за другим кидались на остатки эшелона, капали черным и круто взмывали вверх. Черные капли падали, росли, превращаясь в огонь и дым.