— Зачем везут сено? — спросил серьезно Глеб. — Лошадей нет, а сена навалом.
— А ну тебя, — отмахнулся Павка. — Слушай, Вилька, ты в одном не прав. — Ты — еж. А где уж, понимай сам, знать ежу, что такое жизнь. Ты честный, наш, но анархист и, пожалуй, циник. Но это пройдет. О чем ты думаешь сейчас? О боях и победах. А я думаю о девочке, которую обидел в третьем классе. Голодовка тогда была, но я об этом не знал — выручал папин спецпаек. Я ходил в школу, спрягал глаголы и на большой перемене жрал бутерброды с маслом и красной икрой. Именно жрал — всенародно, громко чавкая и облизывая пальцы.
Меня сторонились мальчишки, при случае колотили. А девчонка, сидевшая со мной за одной партой, просто презирала. Она держала себя так, словно меня не существовало в природе. Я списывал у нее контрольные, точил ее ножичком карандаши и удивлялся: странная девчонка!
Однажды, решив все-таки вытянуть из нее хоть слово, сказал ей на большой переменке: «Хочешь кусочек?» и отломил от бутерброда четвертушку.
Девочка всегда-то была худущая, как доска, а в этот день она совсем смахивала на тень. «На, бери, мне не жалко», — великодушно повторил я. Но она молчала. Только закрыла глаза. И так сидела, всю перемену. А на следующем уроке ей стало плохо, и она упала.
Павка умолк, посмотрел в небо, задумался.
— Дальше, рассказывай дальше…
— Дальше? Я узнал тогда все. Узнал, что очень трудно жить в голодовку детям, если их в семье восемь душ, а отец горький пьяница. Я понял, что человеку дороги не слова, а слова, подкрепленные делами. Но главное, я сделал открытие: жизнь тогда хороша, когда она посвящена другим людям… Сейчас я еду защищать эту девочку… всех… И когда я увидел хуторок, представил его в огне и развалинах… А ты говоришь — вливание. Жизнь — это сплошная агитация поступками. И ты, Вилька, тоже агитатор. Но ты об этом пока не подозреваешь, из-за скудоумия.
В разговор вмешался Глеб. Он все время помалкивал, изредка поглядывая на прессованное сено (назначение его не давало ему покоя), и внимательно слушал. А сейчас Глеб вмешался. Мы приготовились выслушать очередную «теорию». Но Глеб заговорил нормально.
— Ребята, — желтовато-зеленые, кошачьи глаза его от избытка чувств заволокло слезами. — Ребята!.. А мы молодцы, что избрали Павку старшим. Ей-богу, он умный! И ты, Вилька, тоже умный, только немного дурак. Если бы не он, — Глеб почему-то с силой ткнул Павку в плечо, — если б не Павка… Сидели бы мы сейчас дома или катили в эвакуацию, предаваясь сладким мечтам, и вообще… молодец, Павка, дай я тебя поцелую!