Вилька захохотал, как сумасшедший, отдышался и стал декламировать детским голоском:
— Хитрый Ганс и храбрый Фриц шли охотиться на птиц… Хитрый Ганс и храбрый Фриц… Нет, ребята, честное слово, я сейчас умру.
Просвистела мина, недалеко от нас крякнул взрыв. Еще, еще… Мы осторожно высунулись из окопа — шагах в сорока от нас чернели три маленькие воронки, над ними курился прозрачный дымок. Потом пропели невидимые птички: «фьють-фьють!» Сразу мы и не сообразили, что это пули, так как почему-то не слышали выстрелов. Ударил в отместку «Дегтярев», и это послужило сигналом. Заработала целая дюжина пулеметов, если не больше. Такое впечатление, будто батальон отбивает бешеную атаку. Вилька торопливо установил сошки своего «дегтяря», приложился. Выстрелить ему, однако, не удалось. Налетел Миляга.
— Отставить! — заорал он. — Не стрелять без команды. Это вам не детский сад, а воинская часть. Соображать надо!
Командиры отделений и взводные быстро утихомирили воинственных новичков.
Когда Миляга ушел, Вилька сказал обиженно:
— Хрен его знает, что за порядки. То стреляй, то не стреляй! Ну и черт с ним..
— А чего даром патроны изводить? — возразил Глеб. — Я вот сижу и удивляюсь: где они — фрицы? Одна пустота. Может, их и нет вовсе.
Впереди окопа расстилался луг, пересеченный узкой речкой. За речкой — наполовину убранная полоса хлебов, а поодаль, на зеленом взгорье, большое село. В нем, наверно, и находились фашисты. Но село казалось вымершим.
Командир взвода приказал углубить окоп. Бойцы нехотя взялись за лопаты. Миляга подбадривал, утверждал, будто земля — мать родная красноармейцу, рассказывал разные истории, якобы подтверждающие тот несложный факт, что глубокий окоп — сущий рай Для военного человека. Работа, однако, двигалась плохо. Вилька ворчал, Глеб, неторопливо орудуя лопатой, развивал вслух свою очередную теорию.
— Я пришел к убеждению, — разглагольствовал он, — что газеты все-таки любят все преувеличивать. Например, войну. Мне казалось, на фронте — всегда дым столбом, огонь, атаки, контратаки, грохот, визг, вой… А мы вот роем землю. Вроде как на субботнике. Может, и прав Вилька — пустое село…
— Слушай, дарагой, будь другом, памалчи нэмно-га, — сказал с кавказским акцентом артиллерийский сержант, заросший по самые глаза угольной щетиной. — Врут газэты — не врут газэты, есть фашисты — нэт фашистов… Сказано капать — капай!
Глеб замолчал. Но Вилька продолжал ворчать. То он вспоминал рассказ О'Генри, герой которого, горевший желанием сражаться за свободу угнетенных, попал (вроде нас!) на земляные работы; то удивлялся обилию в армии большого и малого начальства.