— Я предлагала решить все по телефону.
— Нечего решать. Джонни с вами не поедет.
— Жанно — один из семьи Артуа. Мы хотим…
— Жанет тоже была одной из вас. Вы выгнали ее только потому, что она выбрала не того мужчину. А если вам не понравится Джонни? Что, если он унаследовал эти ужасные плебейские гены, а? И кровь у него не голубая? Что тогда вы сделаете? Отдадите его в приют? Сдадите в частную школу?
— Не говорите глупости! Жанет, кстати, никто не выгонял…
— То-то она приехала тогда вся зареванная!
— Она сама ушла!
— И правильно сделала. Вы оскорбили человека, которого она любила, которого выбрала. Отца ее ребенка, если уж на то пошло. Знаете, каким был мой брат? Он мог отдать все свои деньги бродяге, мог зимой снять с себя куртку… Плевать он хотел на ваши деньги и титулы!
— А откуда нам это было знать? Это вы его знали с рождения, не мы. Никто его не оскорблял, кстати. Мы просто просили Жанет немного повременить, проверить чувства, дать и нам возможность убедиться…
— Да не ваше это было дело! И потом — раз уж она не захотела ждать, не захотела ничего проверять, почему же вы не смирились с ее выбором? Не проявили к нему уважения? Как вы вообще собирались получше узнать моего брата, если даже не захотели с ним встретиться? И не рассказывайте сказок, что не могли их найти все эти пять лет! В наше-то время, когда в Сети можно найти любого… Согласен, Марч — это не Артуа, нас, наверное, побольше на этом шарике, но найти Жанет Марч… Вы хоть знаете, как они жили?
— Если бы она попросила меня о помощи, я никогда бы ей не отказала, она это знала…
— Значит, вы, мисс Сиятельство, ни черта не знаете о том, что такое настоящая гордость. И что такое настоящая любовь, кстати, тоже. Они были влюблены друг в друга. Им было наплевать на счет в банке, на карьеру, на отсутствие у Жанет вечерних платьев, а у Тревора — дорогой машины. Зато в их крошечной квартире всегда было полно друзей. Джонни с рождения никогда почти не плакал — он привык к тому, что кто-нибудь всегда улыбнется и покачает его, погремит погремушкой, даст яблочко… Он рос в любви и добре.
Шарлотта опустила голову. Филип против воли не мог отвести взгляда от ее бурно вздымающейся груди. Неужели плачет?
Женщина подняла голову, и он увидел абсолютно сухие глаза и закаменевшие скулы.
— По крайней мере, они любили друг друга и были счастливы. Аминь.
— Это все, что вы можете сказать о своей младшей сестре? Мне жаль вас.
— Послушайте, вы считаете меня такой холодной сучкой, твердокаменной бизнес-леди, а заодно еще и средневековой упертой дворянкой, помешанной на своем происхождении…