– Мама, почему тут пусто?
– Здесь чашка кофе стоит пятьдесят евро. Это считается безумно дорого. Хочешь? – тут же предложила она.
– Нет, спасибо.
– Как же здесь красиво! – продолжала восторгаться мать. – О, Венеция! Как я тебя люблю!
Я вам честно скажу: красиво весной в березовой роще, где остро пахнет разбуженной землей и клейкой майской листвой, и в листве высоко-высоко, и в то ж время близко-близко, рукой подать, поют совершенно ошалевшие, словно умирают, соловьи. Но там почему-то нет туристов.
Попробуй я кому-нибудь сказать, что мне не нравится Венеция, а нравится болото в Подмосковье! Засмеют! Камнями закидают! Господи, до чего ж мы дожили! Дурным тоном стало любить родину! Вот и моя мама стенала по венецианской красоте, то и дело щелкая фотоаппаратом.
И таких, как она, здесь было полно. Меж тем сан-марковские птицы, эти перекормленные голуби – просто позеры. Они измучены бесчисленными фотосессиями и до одури ленивы. Когда мама заставила меня кормить их с руки, я затосковала. Пахло пылью и еще чем-то едким, специфичным. «Запах Венеции», вот как это называется. Дворец, конечно, был красив: величественный, но отлакированный миллионами взглядов и засвеченный безумным количеством видео– и фотокамер так, что уже казался ненастоящим. Я его и воспринимала как картинку, которую охотно посмотрела бы в фотоальбоме в прохладе, а не на жаре.
Чтобы добить красотой, мама потащила меня кататься на гондоле. «Как это? Побывать в Венеции и не прокатиться на гондоле!» Это же обязательная программа! Номер на бис! В цепи ассоциаций сразу после «Венеция» стоит «гондола». Попробовала бы я нарушить традицию! Зная, что маму не переубедить, я покорно полезла в длинную узкую лодку. Мы сели на вип-места, поскольку были в гондоле одни, и мама тут же достала видеокамеру, предложив мне фотоаппарат. Марине Мининой во что бы то ни стало хотелось запечатлеть «дочь Ариадну на гондоле» после «дочери Ариадны, кормящей голубей на площади Сан-Марко». Я в это время лениво сделала пару снимков «Марина Минина любуется видами Венеции». Потом я видела их в глянце, у мамы все шло в дело. Надо сказать, она была на редкость фотогенична, даже мое желание поскорее отмазаться от обязанности запечатлеть великий город принесло ей пользу.
Мы медленно плыли по мутной воде, обгоняя апельсиновые корки и пустые пластиковые бутылки, и я наслаждалась тенью. Такие же деревянные сваи, что и в лагуне, поддерживали на плаву умирающий город. А в том, что Венеция умирает, лично у меня не оставалось сомнений. Если я что и чувствовала к ней, так это жалость. Сердце мое разрывалось от боли, оно болело даже сильнее, чем голова. Несчастный город! В такое неромантичное время трудно оставаться сказкой. Люди видят то, что хотят видеть: прошлое этого города, и упорно отказываются замечать настоящее. Огромные рекламные щиты на многовековых стенах, неоправданно высокие цены в ресторанах и кафе и китайские поделки из «муранского» стекла. Похоже, скоро и на земном шаре, где-нибудь на полюсе, будет стоять клеймо «Made in China».