Роут гладил птицу. На его лице ясно читалось волнение. Девушка бесшумно открыла дверь. Боже, он что-то бормотал крохотному существу, успокаивая его. Кто бы мог подумать, что этот мужчина будет так заботиться о какой-то крошке?
Через несколько мгновений малиновка перелетела на перила, чирикнула и упорхнула прочь. Ханна улыбнулась — ее тронула мягкость Роута. Девушка вспомнила, как он всю ночь искал собаку Джоан. Да, он способен чувствовать, хотя и тщательно скрывает это.
Через мгновение Ханна оказалась на балконе. Роут стоял, облокотившись на перила, и провожал взглядом птицу. Девушка встала рядом с ним. Они оба молчали. Это мгновение тишины было особенным. Она знала, что не скоро забудет то, как Роут поступил с малиновкой. Он словно разделил боль крошечного создания, и это было невероятно трогательно. Ханна коснулась его руки:
— Я даже не думала, что ты можешь быть живым человеком.
Мужчина сузившимися глазами посмотрел на девушку. Его взгляд источал смертный холод.
— Странно, — проговорил он, убрав руку и заправив выбившуюся прядь за ухо девушке. — А мне казалось, не столь давно у нас были отношения вполне человеческие.
Упоминание о том, что они занимались любовью, лишило Ханну дара речи.
Когда она наконец очнулась, Роута на балконе уже не было.
«Живым человеком»? Замечание Ханны преследовало Роута. Но еще сильнее ему не нравился собственный ответ. Почему он напомнил ей про их отношения? Да, он и в самом деле чувствовал себя человеком. Более живым, что ли. С этой женщиной Роут был открытым, свободным. Даже уязвимым. И это его не радовало. Мужчина всегда гордился своей способностью контролировать эмоции, зная, что они могут быть довольно опасны. С течением времени он начал делать это механически и… Да, приходилось признать, во многом его жизнь стала пустой.
И сейчас Роут задумался о том, был ли его выбор мудрым. Он вернулся в этот старый дом, чтобы набраться новых сил, обновить душу. Значило ли это, что ему придется и снова «очеловечиться»?
Роут оглядел комнату, в которой жил. Когда-то это была комната его сестры. Здесь стояла простая, добротная мебель, сделанная отцом. На кровати лежало стеганое одеяло безумных цветов, сшитое матерью из обрывков ткани.
Обоев тогда вообще не было. Стены были выкрашены в ярко-оранжевый цвет. Грейси сама выбрала оттенок. Роут ощутил прилив нежности. Этот ужасный оранжевый цвет ассоциировался у него со звонким смехом сестры. Он давно уже не думал о подобных вещах — с тех пор, как Грейси переехала с мужем в Калифорнию. В черной пустоте его мыслей смех сестры стал чистым, свежим воспоминанием, которое принесло с собой улыбку и боль в груди.