Она поднимает ребенка и направляется к двери.
— Прощай, Кузьминична, и запомни: ты меня не знаешь и никогда не видела.
Старуха удрученно качает головой.
— Ох, накажет тебя Бог, Верка, ох, накажет!
— Не каркай, ворона.
Вспомнила Шалава и страшную сцену глубокой ночью у Патриаршего пруда, где она, закрутив ребеночка с головой в простыню, обвязала его веревкой и, прикрепив большой камень, кинула в черную воду пруда. До смерти не забудет она взметнувшийся к луне столб воды, как замер он в воздухе и медленно осел. Суеверный страх объял Шалаву, когда она увидела, что белый пакет вдруг всплыл, а из него донесся глухой плач ребенка. Но вот сверток пропитался водой, вздрогнул и начал медленно погружаться, затем исчез под водой. Мертвящая тишина разлилась над прудом.
* * *
Придя домой, Верка накрыла стол и стала ждать, когда проснется дочь. Наконец ей надоело. Она растолкала спящую и полезла к ней целоваться.
— Вставай, доченька, вставай, мое солнышко, у твоей мамки сегодня день рождения.
— Отстань, мать, — брезгливо отстранилась дочь, уловив крепкий аромат свежего перегара. — Уже нагрузилась.
— Так с радости, доченька, с радости. Чай не каждый день рождения бывают. На работе немного и отметили.
— С какой же это радости? — лениво потягиваясь, спросила Татьяна. — В твои годы надо не радоваться, а по каждому прошедшему году поминки справлять.
— Тьфу на тебя, скажешь тоже, поминки. Я еще баба в самом расцвете. Мужики как на мед липнут.
— Да они не на тебя, а на твой буфет липнут.
Татьяна встала и начала одеваться.
Злая ты, Танька, как есть злая. Родной матери даже в ее день рождения гадости такие говоришь. — Верка грузно опустилась на стул и вдруг пьяно расплакалась: — Ив кого ты такая уродилась?
— В тебя, мамаша, в кого же еще, — зло ответила дочь. — Да, может, в кого-то из твоих ухажеров.
Она посмотрела на мать, положила ей руку на плечо и примирительно добавила:
— Ладно, не реви, пошутила я. Поздравляю тебя, так сказать, и желаю, чего ты сама себе желаешь.
Верка встала, вытерла фартуком глаза, высморкалась в полотенце.
— Ладно, умойся и садись к столу, праздновать будем.
— Нет уж, мамаша, ты извини, но я никак не могу, — прихорашиваясь перед зеркалом, отрезала Татьяна и, чмокнув мать в щеку, пошла к двери.
— Так ты что, доченька, меня сегодня одну бросаешь? — еще не веря ее словам, растерянно пробормотала Верка.
— Почему одну? Вон у тебя друзей сколько, — обвела та рукой расставленные бутылки. — Даже кабанчик есть для утешения. С ними разве соскучишься? Да и справила ты сегодня уже свое рождение один раз. Второй может получиться лишним.