— Понимаю! Весна идет — ароматы несет…
Супруга резко повернулась и в сердцах загремела посудой на кухне.
А утром снова услышал:
— Значит, к другой потянуло…
Ничего не ответил, хотя дико хотелось завыть.
7
В приемной секретарша, не глядя в сторону Тараса Леонтьевича, небрежно процедила:
— Занят.
— Это гора с горой не сходится, а руководство со своим юристом обязано сойтись. — Рядом плавно присела вся улыбающаяся и со светящимися глазками Глафира Львовна.
— Надеюсь, если мы продолжим у меня в кабинете, наш банк на этот раз не потеряет сто миллионов?
Разговор начался на деловой ноте.
— Вам удалось заверить документы? Там ведь миллиардами пахнет.
— Все оформлено в соответствии… Зарегистрировано своевременно… Накладок не будет никаких…
Говорил, а сам опасливо косился на нее: неужели не отмыл этот проклятый Анютин дезодорант? Вроде не морщится…
— Да я ведь ничего, боже упаси! — Глаза Глафиры заискрились. — Я же друг ваш… А что Балянский вам тут наговорил, давайте его пригласим и разберемся…
— Не надо!
— Я, Тарас Леонтьевич, наоборот, хотела вас защитить… Ведь на вас с жалобами… А я…
Странное дело, говорил с кадровичкой и был уверен, что именно она всю эту кашу заварила, смотрел в ее светящиеся глазки, и гнев куда-то выветрился…
«Вот Хопербанк! Вот клоповник…»
Направляясь домой, Тарас Леонтьевич вышел из банка и, пряча глаза от расплавного солнца, пробивающегося сквозь пряди ивы, залез пальцем себе в ухо.
Вытащил из уха серную коросту и испуганно оглянулся: «Хорошо, хоть не сказали, что у меня еще и уши грязные…»
С неприятным осадком на душе Тарас Леонтьевич собрался к отцу Феофилу, который давным-давно приглашал его.
— Ты куда в такую рань? — спросила жена.
— В храм сходить надо.
— Сначала грешишь, потом грехи замаливаешь?
Чего ей скажешь…
Жена перевернулась на другой бок.
Во дворах сталинских домин нашел бывший двухэтажный садик, который теперь за ненадобностью (смертность давно вдвое превысила рождаемость) был отдан под церковь. Над крышей возвышался барабан, который облепили леса.
— Выходит, купол еще не закрыл…
Вокруг прихода чернели кучи мусора, а вдоль дорожек тянулись к небу тонюсенькие деревца. Дождавшись окончания службы, заглянул в алтарь к батюшке, который разоблачался из всего церковного.
— А ну крестись! — тот строго показал на покрытый парчой четырехугольный стол с Евангелием.
Тарас покрестился.
— Бей поклон!
Тарас наклонился.
— Еще! Еще!
Только потом батюшка поприветствовал банковского юриста.
— Что, шеф каяться послал? — батюшка снимал поручи с рукавов.
— Если бы… Он еще до этого не дорос…