— Я слышала, что череп забрал какой-то французский солдат, — заметила донья Монтсеррат.
— Его звали Жан Макюз. Но, как рассказала мне сама Беатриче, этот человек больше не знал покоя в жизни. Совершить такую ужасную кражу! Вы разве не знаете, как умер этот Жан Макюз?
— Понятия не имею, донья Хулия.
— Ему отрубили голову и положили ее в урну, принадлежавшую африканскому султану. Как говорится… все, взявшие меч, от меча и погибнут[21].
— Вы серьезно?
— Так сказал призрак Беатриче Ченчи, — торжественно произнесла донья Хулия.
Донья Монтсеррат дважды перекрестилась.
— О, прошу вас, дамы, не хватает только провозгласить: да здравствует смерть! — воскликнул секретарь Оларра.
— А девочка просто влюбилась в этого принца. У нее поднялась температура, но она не больна. Зато у нее потерянный взгляд, и она постоянно вздыхает, — заметил сеньор Фабрегас, возвращаясь к теме недомогания Монтсе.
— В этом девочка пошла в меня. Когда я влюбилась в своего мужа, то пролежала в постели два или три дня. При мысли о нем меня знобило, я просто теряла сознание, — произнесла донья Монтсеррат таким тоном, будто говорила о человеке, которого нет в комнате, словно герой этого рассказа и ее муж — не одно и то же лицо.
Я пытался переварить заявление сеньора Фабрегаса, как вдруг заметил, что он пристально смотрит на меня. Мне хватило одной минуты, чтобы прочесть в его глазах обращенное ко мне послание: «Парень, тебе придется довольствоваться объедками».
Сославшись на свое желание навестить больную, я отправился в комнату Монтсе. Там было холодно, как и во всей академии, и Монтсе дрожала, хотя и была укрыта несколькими одеялами и лежала на подушках из гусиного пуха. Плечи ее укутывал материнский платок, придававший ей выражение невинности и чистоты. Монтсе делала вид, что читает, но выглядела она усталой и неотрывно смотрела в какую-то точку на стене.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я.
— Папа убежден, что война кончится через несколько недель; Юнио же говорит, что она продлится годы. Как ты думаешь, кто из них прав?
Слова Монтсе дали мне понять, что сеньор Фабрегас не ошибся в своем диагнозе: ее здоровье пошатнулось именно из-за любви. Я оставил свои прогнозы при себе.
— А тебе кого из них хотелось бы видеть победителем в этом споре? — ответил я вопросом на вопрос.
— Я хочу, чтобы война закончилась как можно скорее, завтра же, если это возможно, но в то же время не хочу уезжать из Рима, — призналась она.
— Совсем недавно ты говорила мне, что жаждешь вернуться в Барселону, — напомнил я ей.
— Недавно все было по-другому. Ты забыл, что мы теперь шпионы?