Иду и думаю: сейчас! Вот сейчас! Интересно, я боль почувствую или не успею? И что от меня останется? И кто меня похоронит? Или вообще не похоронят — как убийцу. Как страшно, мамочка! Пока я думала, оно и рвануло. Шамиль в машине взрывчатку привел в действие.
Такой шум поднялся, крики, нога болит, кровь хлещет из меня. Но я-то жива! Милиционеры сразу поняли, что, если меня вывезти в больницу, меня там убьют. Я реву, пытаюсь что-то объяснить. Врачей мне прямо в милицию и привезли. Там меня и прооперировали — в отделении.
Потом перевезли под охраной в УВД, освободили для меня какой-то кабинет, кровать поставили, и вот тут я и живу уже четыре месяца. Потом мне сообщили, что Халед — тот, что приказал Шамилю послать меня, — подорвался на фугасе. А девочек тоже потом нашли — ножом изрезанных, изуродованных. Как мне сказал начальник УВД, их в Черноречье и в Старопромысловском районе в грязь возле свалки выбросили. То же самое и со мной было бы, если бы я отказалась нести сумку. Там же выбирать никто не дает, никто не спрашивает: хочешь умереть и убить других?
Какой выбор? Смерть — куда ни взгляни.
… Когда мы прощались, Зарема украдкой спросила меня:
— А можно я звонить тебе буду? Мне так плохо, даже друзей нет!
Я удивилась, но телефон написала.
С тех пор прошел год, но она частенько звонит мне и пишет. Признаться, мне тяжело с ней о чем-то говорить. Ну какие у нас общие темы?
Я знала, что после того, как ее выпустили из УВД, она уезжала в Астраханскую область — к тетке. Мать ее не приняла обратно — мол, «весь род опозорила». В астраханской деревне она долго не просидела — скучно, делать нечего, все вокруг чужое.
Поехала в Хасавюрт — город дагестанский, но граничащий с Чечней. Устроилась в кафе на трассе. Вроде как — официанткой.
Звонит мне:
— Юля, так страшно, за мной вчера приезжали какие-то люди в камуфляже, искали меня, так я в подсобке пряталась. Убить, наверное, хотят.
Я ей:
— Зарема, что ты вообще делаешь в Хасавюрте, беги оттуда — в Астрахань, куда угодно. (Еще когда Зарема сидела в следственном изоляторе, ее «возлюбленный» предлагал три тысячи долларов охраннику, чтобы тот вывел ее во двор и дал пристрелить. Ведь Зарема — оставшийся в живых свидетель, всю банду выдала с потрохами, объявив тем самым на них охоту. Сами милиционеры при мне называли ее «сукой» — за то, что все же собиралась покрошить столько народу. Словом, выжившая Зарема имела немало желавших ее смерти.)
Через две недели звонит:
— Юля, знаешь, кто навел тех, в камуфляже, на меня? Мать. Они меня искали, и она сказала, где я. Так и сказала им: «Убейте вы ее в конце концов и не трогайте нашу семью».