Она провожает меня до двери. Со двора вбегает мальчишка лет десяти.
— Он сын Ко…
— Мой сын, мой последний сын, — так же резко обрывает она мою мысль.
Я уезжала, глядя на седую женщину, рядом с которой стоял худенький черноглазый мальчонка. Как странно смотрелись они, грузная пожилая женщина и этот юркий мальчишка. Неужели и вправду ее сын?
Она смотрела вслед моей отъезжающей машине, словно хотела удостовериться, что я уезжаю и больше не вернусь.
Я не смогла забыть ее. Ее странный взгляд, от которого становилось как-то неуютно. Глаза, из которых даже слезинки не упало, когда ей говорили о ее убитых дочерях. Чемоданы в комнате — значит, она спешила уехать. От чего и куда она бежит?
На следующий день я получаю удивительную информацию: Хеда Хаджиева, мать двух сестер, должна уехать в Баку, где получит завещание — обещанный гонорар за поход дочерей в Москву.
Хеда Хаджиева должна получить за своих дочерей несколько десятков тысяч долларов.
Мало того, я узнаю, что сестры Хаджиевы были не совсем здоровы, что одна из них была неизлечимо больна туберкулезом. Вы понимаете? Она все равно должна была умереть. Ей не было большой разницы, КАК и ГДЕ умереть.
Но и это не все. Мои источники сообщают мне о том, что мать знала, КУДА едут ее дочери.
Мне не хочется в это верить. Как мать может разрешить своему ребенку идти на гибель? Нет, этого не может быть. Просто потому, что не должно быть.
Но… Потухшие глаза, руки, теребящие платок в руках, чемоданы, черт бы их побрал, которые стояли по всему дому!
Я еду к ней во второй раз. Стучусь. На этот раз, едва только увидев меня на пороге, она раздраженно восклицает:
— Что вам нужно от меня?
Нервничает, боже, как же она нервничает!
— Хеда, я привезла вам доказательства того, что ваши дочери там были. Посмотрите, они ли это?
Она секунду смотрит мне в глаза, смотрит зло, не понимая, что же мне нужно от нее.
— Проходите.
Я растерянно оглядываюсь по сторонам. В это невозможно поверить! В доме уже нет мебели, даже половика на полу; только старый диванчик, рядом с которым все те же упаковки лекарств.
Из дома были вывезены ВСЕ вещи, хотя прошло не больше трех дней!
Замечаю валокордин: значит, она все же не так спокойна, какой пытается казаться. Ее сердце не находит покоя. Материнское сердце, которое никогда не обманешь.
Мы садимся на диван.
— Хеда, да вы, что ли, ремонт затеяли — никаких вещей, — как бы невзначай говорю я.
— Уборку затеяла, давно пора было, — также невинно отвечает она. «Хороша уборка, все чемоданы и мебель незаметно вымели», — усмехаюсь я про себя. И резко перехожу к сути: