— Хеда, чем была больна ваша дочь? — в лоб спрашиваю я. — Чем она таким болела, что ее нельзя было вылечить?
— Откуда вы знаете? — вырывается у нее.
Хеда рассказывает, что Айман (старшая) «болела на голову». Мучилась сильными болями, делала рентгеновские снимки. Но что это было, она, конечно, не знает.
Ничего не знает. Не интересовалась. Не спрашивала. Мать — у дочери. Хорошо, Хеда…
Я достаю папку с документами. В ней — ксерокопии паспортов, изъятых у убитых. Фото: трупы ВСЕХ убитых террористов. И — отчетливые дыры от пуль, коими прошиты лица — и Коку, и Айман.
Видели бы вы ее руки! Как задрожали они, как брызнули слезы из ее глаз. Как стала она закрывать рукой рот, чтобы не были слышны ее рыдания и протяжный вой.
Вот они, ее девочки, такие беззащитные, с полуоткрытыми ртами, с изуродованными пулями лицами. И Айман, и Коку.
— Газ, да? — спрашивает она меня, указывая на открытые рты. — А тела их вернут, чтобы похоронить? А почему они их убили? Зачем убили? Всех-убили?
Все она знает, и про газ, и про расстрелянных дочерей. И про то, где они были. И куда собирались.
Вот она, прорывающаяся плотина. Сжатой в кулак боли. Отчаяния. Страха.
— Кто их предал, Хеда? — тихо спрашиваю я.
Она закрывает лицо руками.
— Расскажите, какие они были. Ну, там, в другой жизни, до этого.
Она начинает говорить. Про Айман, нелюдимую и замкнутую, которая до 28 лет сидела дома, выходя только на работу в швейное ателье. Про то, как они жили в Ростовской области, как держали баранов, как переехали сюда, в родную Чечню, где им дали этот дом — «поближе к городу». Но и здесь продолжали трудиться не покладая рук, потому что они — рабочая семья.
Ни Коку, ни Айман не могли выйти замуж. Но «девочки они были хорошие, мать во всем слушались (вот, значит, как!), по хозяйству помогали».
Маленькое отступление: и Коку, и Айман за двор особо носу не показывали еще и потому, что… не совсем здоровы были. В местной больнице мне сказали, что о них все расскажет невропатолог, «они по его части». В больнице их все знали. И когда я спросила про них, то нарвалась на грубые слова — «истерички проклятые».
У Айман дела были совсем худы. После «Норд-Оста» из астраханской психлечебницы пришел запрос, не их ли пациентка числится в списках «террористов».
Она. Та самая, которую мучили сильные головные боли и беспричинные истерики.
А у Коку были проблемы с легкими. Вот и сидели они обе дома, с матерью, потому что их никто не брал замуж. В 28 лет в Чечне не вышла замуж — значит, записывайся в старые девы.
Несчастные женщины. Не совсем здоровые. С бесперспективной личной жизнью. Что ждало их?