– Я не собираюсь это оценивать, – сказала Глаша. – Кто мне дал такое право?
– Я. Я даю вам право оценивать мою жизнь. И я был бы счастлив, если бы вы согласились разделить ее со мной.
Последнюю фразу он произнес твердо. Глаша поняла, что эта фраза – окончательная. Он больше не станет спрашивать, замужем ли она и какими в соответствии с этим будут их отношения, открытыми или тайными. Ничего он больше не станет спрашивать. Следующее слово за ней.
Но произнести это слово она не могла. Вся ее жизнь восставала против того, чтобы произнести его – разумное, ясное – сию же минуту.
– Виталий, через месяц я буду в Москве, – ровным тоном сказала Глаша. И, заметив, как блеснули его глаза, поспешно пояснила: – В командировке. Мы увидимся. Если вы… – Она хотела сказать «если вы не передумаете», но сказала вместо этого: – Если вы не будете в отъезде.
– Спасибо, – таким же ровным тоном произнес он. – А теперь попробуйте, пожалуйста, суп. Предстоит ведь еще жаркое и яблочный пирог. Я предупредил, что приеду не один, и Надежда Алексеевна очень старалась.
Виталий предлагал ей отдохнуть до вечера в гостевой комнате, но Глаша попросила вызвать такси до Ленинградского вокзала. Конечно, она добралась бы и на метро, но в этом случае он точно поехал бы ее провожать, а это, она чувствовала, сейчас было не нужно. Точно так же не нужно было, чтобы Виталий отвез ее на вокзал на своей машине, которая стояла – он показал – во дворе, прямо под окнами.
Она должна была остаться одна. Слишком серьезно было то, что ей предстояло обдумать.
Поэтому Глаша вздохнула с облегчением, когда Виталий поставил ее чемодан в багажник такси и, повернув за угол дома, машина выехала на Садовое кольцо.
– С югов возвращаетесь? – спросил водитель. – Эх, помню золотые денечки молодые! В Крыму-то, а? При советской власти как у Христа за пазухой отдыхали! Все блага тебе пожалуйста. Это теперь нам море не по карману.
Глаша терпеть не могла, когда взрослые здоровые мужчины начинали таким вот образом прибедняться, а особенно – когда начинали с такими вот элегическими вздохами вспоминать, какими благами одаряла их советская власть. И что значит – море теперь не по карману?
– По-моему, не так уж трудно за год отложить деньги на неделю в Турции или в Болгарии, – пожала плечами она. – Или хотя бы в Румынии. Конечно, если какие-нибудь тяжелые обстоятельства…
Вообще-то она давно уже не испытывала сочувствия к любым обстоятельствам таких людей, как этот таксист, – крепких, грубых, безгранично уверенных в себе. Да и всегда при ближайшем рассмотрении выяснялось, что никаких особо тяжелых обстоятельств в их жизни нет, а есть только равная самоуверенности убежденность в том, что жизнь дает им меньше благ, чем они заслуживают.