– Ты же есть хочешь, – сказал Лазарь.
Кажется, впервые он ошибся в своих о ней догадках: есть Глаше нисколько не хотелось. Душа ее была переполнена, сердце билось не в груди, а во всем теле, и все тело помнило его руки, губы – его всего. Хотя не надо ведь было сейчас его помнить, он был рядом с нею, и его руку она чувствовала лопатками, как будто за спиной у нее росло дерево и обнимало ее крепкими ветвями.
Не отпуская Глашиных плеч, другой рукой Лазарь дотянулся до своего рюкзака, достал еду, которую они купили по дороге. Потом он все же отпустил ее плечи и встал. Глаше стало так жалко, что она не чувствует больше его руку!
– Куда ты? – спросила она.
Наверное, ее голос показался ему испуганным.
– Не бойся. – В темноте она не увидела, но расслышала, что он улыбнулся. – Дров соберу. Костер разведем, чаю согреем.
Он оделся и, всего шаг сделав в сторону, сразу же исчез. Глаша тоже стала одеваться. Как только она перестала его видеть, то сразу же почувствовала, что отовсюду наплывает на нее мрак, а от моря и гор веет холодом.
Но испугаться по-настоящему она не успела: Лазарь вернулся в самом деле очень скоро. И костер запылал у него под руками сразу, и над костром он сразу же подвесил на ладно составленных палках какую-то необыкновенную металлическую фляжку, которую тоже извлек из рюкзака…
Глаша следила за всем, что он делает, как завороженная.
Она с детства могла целые дни проводить в музеях, могла до бесконечности рассматривать художественные альбомы, которые удавалось достать во Пскове, и весь свой первый московский год тоже путешествовала по музеям, – в общем, она знала, каковы бывают явления красоты.
Но такого явления, каким были движения его рук, разворот его плеч, да вся цельность его существования, – такой красоты ей видеть не приходилось.
Она смотрела, как он заваривает во фляжке чай, и не только чувствовала, но твердо знала, что могла бы смотреть на это вечно.
– Ну вот, – сказал Лазарь. – Чай готов, и еда согрелась.
– Помнишь, как ты меня картошкой кормил возле Белого дома? – спросила Глаша.
– Конечно.
– Я тебя потом искала-искала, а найти не смогла.
Тогда, возле Белого дома, она проснулась на рассвете от того, что Лазарь осторожно поглаживал ее плечо. Глаша села на сдвинутых креслах, не понимая, где она, что с ней и почему она проснулась с таким отчетливым чувством счастья.
Прежде чем она успела все это понять, Лазарь сказал, что опасности теперь уже нет, а потому пусть она остается здесь, если хочет и дальше наблюдать ход истории, но ему срочно надо идти вон туда – он махнул рукой в сторону Белого дома, – потому что там… Объяснить, что там и зачем ему надо туда идти, он не успел: все мужчины, у которых были автоматы, куда-то двинулись вдруг и разом, и он двинулся вместе с ними, и Глаша мгновенно потеряла его из виду.