– Мама, меня не интересуют подробности его бизнеса, – пыталась возразить Глаша.
«Я и так их знаю», – с горечью думала она при этом.
Мама воспринимала ее слова по-своему.
– А насчет семьи что же… – вздыхала она. – С женой своей он в одном классе учился. – Эта информация уж точно была из разряда той, что обсуждается на рынке. – Первая любовь она у него. Говорят, главная красавица у них в классе была, неподступная такая, цену себе знала. Ну, у него азарт и взыграл, наверное, у мужчин всегда так, особенно у таких, как он, – большого полета. Только что уж теперь об этом рассуждать? Пара, что и говорить, залюбуешься. Мальчик у них хороший, способности, говорят, к математике у него, учителя ему специально наняли, хоть и маленький еще.
– Хватит, мама! – со слезами вскрикивала Глаша.
При упоминании о его ребенке она не могла уже себя сдерживать. Мальчику четыре года, значит, он родился, примерно когда Лазарь приезжал к ней в Крым. Может быть, вскоре после того или прямо перед тем…
Сознавать это было невыносимо. Это не укладывалось ни в голове, ни в сердце. И как ей было жить, как ходить по улицам, которые, казалось, кричали под ее ногами: он проходил, проезжал здесь только что, и его жена, и мальчик?..
К счастью, стояло лето и в Пушкинском заповеднике требовались экскурсоводы; Глаша выяснила это из газеты. В июле она уехала туда поработать, а в сентябре ее уже взяли на ставку, и она перевезла свои вещи в комнатку с отдельным крыльцом, которую сняла в селе Петровское.
В общем, она нашла способ устроить свою жизнь и надеялась даже, что вскоре забудет Лазаря.
«Глаза не видят – сердце не болит», – не зря же люди сложили эту пословицу.
Она хотела верить, что так оно и есть, она даже почти верила в это. Но сердце болело, и не сосудами своими и клапанами, а той непонятной субстанцией, которой в физиологическом смысле не существует вовсе, и слишком часто, стоя над черным Ганнибаловым прудом Тригорского парка, думала она, каким счастьем было бы найти в себе силы войти в этот пруд безвозвратно.
Глаша только что закончила экскурсию – не полную, по всему заповеднику, а только по Тригорскому – и, проводив автобус, от автостоянки пошла по старой въездной дороге на усадьбу. Экскурсий у нее сегодня больше не намечалось, и хотелось побыть одной, ни о чем не рассказывать, никому ничего не объяснять, вообще не произносить ни слова. Да, мало ей годилась работа экскурсовода, особенно сейчас, но что было делать?
Возле фундаментов старого усадебного дома Глаша повернула не направо, к дому-музею, а налево – в парк.