С вечернего неба продолжал падать снег. Немного похолодало. Лиля набросила капюшон шубы, спешила в ресторан рядом с Frauenkirche , где была назначена встреча.
Настроение было, на удивление, хорошее. Первый снег в Дрездене? Близость рождественской сказки? Обычно Гердт сразу подмечал благосклонное расположение ее духа и радовался этому, как ребенок, вытаскивая самолетики и кубики и показывая ей, заглядывая в глаза (как оно там?). Сегодня он был грустно-серьезен. Усталость рабочего дня? Что еще?
— Предстоит серьезный разговор.
О нет, только не это! Не сейчас, когда ей вдруг так беспричинно хорошо. Знает она его «серьезные разговоры», слышали уже... Очередное нелепое предложение руки и сердца с описанием возможных льгот из «возможно сложившегося положения». О боги, он действительно совсем ее не чувствует.
— В ближайшее время твое положение должно полностью измениться.
— Это почему же оно «должно» меняться? Оно меня вполне устраивает. Уж не ты ли собираешься прорваться к дирижерскому пульту?
— Не я. Обстоятельства.
— Я не люблю это слово. Оно ничего не значит, кроме нашей слабости, им можно вертеть, как угодно, и все так и делают.
— Сегодня я говорил с твоим директором. Они не могут больше рисковать и оставлять сотрудника с Востока, не оформленного и не зарегистрированного.
— Почему же раньше могли? Я тебе не верю. Ты лжешь, чтобы загнать меня в угол, ты излишне драматизируешь положение, чтобы подтолкнуть меня к решению, противному моей натуре.
— Увы, чтобы ты осталась здесь, это единственная возможность. Это вынужденная мера, если ты употребляешь это выражение, а для меня это — любовь к тебе и желание помочь.
— И заполучить меня.
— Получить.
— У меня всегда есть еще один выход, ты о нем забываешь.
— Это безумие. Но это твое право.
Этого не может быть! Он врет! Врет!
Лиля сжала в руке бокал с коньяком. Подняла на него глаза. И тут откуда-то из глубины поднялась, отряхнувшись, смертельная тоска. По этой противной горечи ее на губах она поняла, что он не врет. Вот оно, настало. Теперь действительно надо принимать решение. Это правда. Все, что он говорит, — правда. Ее выгоняют из уютного, свитого ею мирка, который она так ревностно бережет. Берегла. Компромисс с собой, с этим миром, катание туда-сюда — чудная лодочка, уютная колыбелька. Нет, не может быть, чтобы не было выхода, чтобы выходом был только этот человек напротив. Да кто ты такая здесь? Пешка, возомнившая себя королевой на европейской доске. Тобой пожертвуют... Да просто ради покоя.
Никакая виза не дает здесь права работы. Ни-ка-кая. Та, которую бережет на своих страницах твой паспорт, — это пропуск сюда. Твое положение всегда было шатко и нестабильно. Почему ты забыла об этом? Расслабилась и успокоилась. Они не хотят дальше рисковать. Ты ведь не уникальна, твою работу могут выполнять многие. Ты уже слышала их «Es tut uns leid» — «Как нам жаль...». А «нам-то» как жаль! Право на работу дает вид на жительство. А его дает брак. Это слово отвратительной горечью разлилось где-то внутри. Мозг зафиксировал его, но не захотел мириться с фактом его существования, с возможностью применения этого понятия к тебе. А ведь речь идет о выживании. Это мостик, лекарство. Ну, подбери ему еще какие-то названия. Иначе ты вернешься домой и пойдешь работать учителем в школу, будешь видеть далекие страны по телевизору и... все. Мама. Как захотелось поговорить с ней! Просто поговорить. Совет она знала, это однозначно: это для ее же блага, и тут нет вариантов (в глазах общественности). Ошибаетесь, решение все-таки за мной.