— Нет, Парис был обычным смертным, — медленно произносит Джун, — ты спутала его с кем-то, и он не пытался ее убить, он пытался овладеть ею…
— Именно: овладеть, — говорит Флоренс, — а я что сказала? Убить? Конечно, я имела в виду — овладеть. Я действительно сказала «убить»?
Джун прочищает горло и начинает пересказывать миф, и Изабелла с досадой отодвигается от них. Джун обожает поучать, командовать, вечно читает нотации, когда она среди женщин, и никак не раскрывается, когда она среди мужчин, особенно при муже. («Твоя жена такая напористая, хоть и действует тихой сапой и никогда ничего прямо не скажет», — говорит Изабелла Нику. И Ник удивленно отвечает: «В самом деле? Вот уж не замечал».) Изабелла пыталась наладить дружбу с Джун, но Джун не пошла ей навстречу: в ней крепко засело зернышко ненависти. Изабелла это отчетливо чувствует, хотя сама держится с Джун более чем тепло. Значит, ты боишься потерять его, моя девочка, думает Изабелла, значит, ты перепугана — прекрасно, ты на крючке. Кроме Ника и Джун, Изабелла — единственная, кто знает, что Джун известно о двух или трех «невинных» романах Ника за одиннадцать лет их супружества… и знает также, во всех подробностях, как реагировала Джун на признания Ника: истерика, неверие, возмущение, слезы, смирение, «жалость» (что показалось тонкому уху Изабеллы наигранным), прощение — и страх.
Она исподтишка разглядывает Джун. Плохо причесана — волосы от жары развились и висят прямыми патлами, на лице ни пудры, ни крема, так что — при таком солнце — видна каждая пора на носу, сутулится, в обрезанных джинсах и спортивной рубашке, что, право же, выглядит уж слишком затрапезно. Точно она поехала со своим семейством в горы, провести в палатке уик-энд, а не в гости к Хэллекам. Точно она невидимка, защищена от взглядов. Впрочем, Джун так и не освоилась в Вашингтоне, она утверждает, что «не понимает» этот город, его обитателей; Изабелла же считает это неумением понять, почему она здесь несчастна. А ведь должна бы сообразить, что Ник — блистательный, честолюбивый, энергичный Ник — просто не мог ни одного года больше оставаться в той фирме, примирившись с их подачкой, — как будто они не понимали, что представляет собой Ник Мартене! Повысили по службе, но с какой оскорбительно ничтожной прибавкой, посадили в откровенно уродливый кабинет, без личной секретарши…
«Черт побери, да неужели она не хочет, чтоб ты был счастлив?» — спросила Изабелла.
«Ну-у… она боится».
«Боится — чего?»
«Боится».
Изабелла крепче сжимает телефонную трубку и поднимает голую ногу, чтобы обследовать, не слез ли лак с ногтей. Ногти в хорошем состоянии, хотя прошло уже два дня с тех пор, как она их красила, — прекрасно. Она говорит: «Я не могу с тобой согласиться. Джун вполне уравновешенная, целеустремленная,