Снова хруст в трубке — жует. Я заметил: большинство, говоря по телефону, отвлекаются, смотрят куда-нибудь в сторону, чтобы сосредоточиться на сказанном. Но есть люди, способные болтать в трубку, одновременно глазея в телевизор и жуя.
— Рад стараться.
Пауза заполнилась хрустом: пока я отвечал, этот недоносок сунул в пасть горсть жареной картошки. Заглотил, осведомился бодро: «Мы же справимся, верно? Спасем бедную девушку!»
Конечно, чего уж там.
Нагрузимся чипсами и отправимся спасать — по кусочку зараз.
Четверг
Чего я совершенно не выношу в людях — всех, за исключением собственной персоны, — так это манеру кроить мир под собственное убожество. Все, буквально все повторяют одно и то же. Везде «Эксон». Везде «Квик-Пик». Товары под копирку в магазинах под копирку на улицах под копирку в городах под копирку. Как в старом мультике про шерифа Дуга.
Конечно, вам тоже однообразие надоедает. Но вы по-прежнему выстаиваете очередь, как всегда заказываете пару куриных макнаггетсов и несуразную кучу пакетиков с соусом к ним — на всякий случай. Если судить по вашей болтовне, вы восторгаетесь новеньким, обожаете неожиданности, но платите за повторение старого и знакомого. О великое благословение забывчивости! Она так уютно прикрывает противоречие между словами и кошельком, не говоря уже про некоторый диссонанс между доброй христианской натурой и коллекцией порно в загашнике.
Тут все одно к одному. До предела обезопасить жизнь от сюрпризов ради иллюзорной возможности ею управлять и катиться по ней на автопилоте, ублажая брюхо и тщеславие. Вся куча дерьма общего пользования: и блокбастеры, и ширпотреб с полок, и сладкая попса миллионного прицела, и прочее мыло из разряда стократ пережеванного — попросту продолжение вашего беспамятства и лени. Эластичные трусы для жиреющей души.
Уже говорил вам: я — циник.
Теперь понимаете, почему меня тошнит от Раддика? Начало мутить еще до того, как я в него въехал. Представляете, насколько невыносимо ползти от одной его двери к другой, от одного аккуратного газона к такому же?
Да, бля.
Меня и необходимость постоянно, однообразно дышать чуть не до самоубийства доводит. Измозоленная душа моя давно уже онемела, ее язык утратил всякий вкус. Она ничего не хочет и ни к чему не стремится. Мир будто череда слов — повторяй их долго, и они потеряют всякий смысл.
Даже Молли, чистенькая, как диплом колледжа, свеженькая, как первая надежда, стала мне надоедать. К завтраку она притащила ноутбук, сгорая от нетерпения продемонстрировать удачу: свою крохотную заметочку в утренней «Пост газетт».