Почесавши в затылке, шумно повздыхав, Тягунов сказал:
— Ну ладно, тебе виднее. Коли все лучше и лучше…
— Говорю тебе, не болит больше. Мутит легонечко, и все. А вот есть решительно не хочется, так что не пойду я к ужину, буду валяться да табачком баловаться, табак — вещь полезная.
Тягунов звонко хлопнул себя ладонью по лбу:
— А я ж гадаю! В трактире обедал?
— Ну, обедал…
— Вот это оно и есть. Сожрал какую-нибудь тухлятину, куда сыпанули пригоршню перца, чтобы душок отбить… На Москве это сплошь и рядом, иногда неделю брюхо крутит, в нужник избегаешься.
— Трактир был приличный. Одни купцы и прочая чистая публика.
— Приличный — не приличный… — махнул рукой Тягунов. — Трактирщики — это ж такая сволочь… В самом приличном заведении на кухню иногда такая дрянь попадает, что руки бы поотрубал… Вот что, — сказал он убежденно. — Тебе нужно водки с порохом выпить. Как рукой снимет. Самое верное средство, тыщу раз в армии проверенное. Тут не то что боль в брюхе — любая лихоманка враз отвяжется — ну, понятно, кроме тех хворей, что мужики от баб цепляют, хо-хо-хо! В самом деле. Сейчас схожу, пороху раздобуду, намешаем в стакан — и исцелишься живенько.
— Нет уж, — решительно сказал Савельев. — Ты меня, Фаддеич, от ваших армейских придумок избавь, я человек сугубо статский, и никогда на службе не состоял. Перебедую. Ни за что не буду такую дрянь хлебать.
— Ну ладно, ладно, — сказал Тягунов, все еще внимательно и даже заботливо к нему приглядываясь. — Рыгать-то не тянет? А понос не подступает?
— Ничего такого, — сказал Савельев.
— Ну и слава богу. Легко отделался. Видать, тухлятина была не особо уж пропащая. Ну, просто так водки выпей, водочка еще никому не вредила. Я тебе как раз графин гданьской принес…
— Выпью, — сказал Савельев. — Попозже, когда и мутить перестает.
— И точно, ожил. А то лежал, за брюхо держался, да стонал, как роженица… Ладно, пойду я уж. К ужину давно позвали. Выздоравливай тут…
Последующие часа полтора оказались для Савельева испытанием нешуточным и мучительным. Именно потому, что делать было ну абсолютно нечего: лежи, как дурак, жди урочного часа… А ведь ничто так не мучит, как долгое ожидание перед серьезным делом… Ага! Наконец-то!
Посреди комнаты вспыхнуло бледно-золотистое сияние в виде словно бы рыболовной сети. Линии все сильнее наливались чистым золотом, промежутки меж ячейками заволокла сиреневая мгла, потом все растаяло, и в зале осталась «карета» — только маленькая, в аршин диаметром. Почта…
Поручик нетерпеливо вскочил с постели и, не озабочиваясь домашними туфлями, схватил подсвечник, в одних чулках пошел по прохладному полу к посланцу из его настоящего. Он и не подумал оглядываться на дверь: наблюдали не только за ним, но и за всем домом, и, коли уж выслали почту, значит, персидское зелье подействовало наконец должным образом, и дом теперь похож на дворец Спящей Царевны из немецкой сказки братьев Гримм. И заниматься делами можно бесцеремонно, беззастенчиво — конечно, не оставляя следов…