– Нет, – сразу ответила медичка. – Не из-за вас. Из-за вас он, наоборот, радовался. – Но разъяснений по поводу его грусти так и не последовало.
Почему-то Женьку это задело. Она уже не считала, что здесь что-то личное. И может быть, это все-таки ее касается, раз от нее это скрывают?
Галя предположение снова отвергла, и снова как-то вяло.
– Слушай, Галка, – даже остановилась Грекова. – Я же дергаюсь, когда что-то скрывают. Ты же сама понимаешь. Говори, как есть.
– Вообще-то не велено, – сказала та, понизив голос и тоже остановившись.
– Это почему? – требовала разъяснений Женька.
– Чтоб не нарушать моральный климат.
– Он у меня и так нарушен.
– Ладно, – вздохнула Галина, поправив высокий белый колпак. – С Наташкой нашей беда, вот в чем дело. Но ты ее все равно не знаешь.
– Ваша девчонка с саркомой? – ужаснулась Женька. – Которую столько лет лечили?
– Да, – неохотно подтвердила медсестра. – Наши все в шоке. Она нам как родная. Всем кагалом от смерти оттаскивали – у нее ведь даже родственников не было. Детдомовка. И обидно до смерти.
– Почему? – невпопад спросила Грекова.
– Она не должна была рожать, – объяснила Галина. – Это фактор риска. А главное – два года не появлялась на обследования. А должна была раз в квартал. И там такое повырастало… Только я не должна была тебе говорить, слышишь?
– Почему?
– Во-первых, это тебе на нервы может подействовать. А во-вторых, вы с ней будете в одной палате, – перечислила Галина причины, по которым она не должна была рассказывать Женьке то, что уже ей рассказала.
– Ладно, – отмахнулась Грекова. – Ты мне ничего и не рассказывала. Пошли в приемное отделение меня прописывать.
Потом Женькино больничное время полетело с обычной для таких мест парадоксальностью: одновременно неторопливостью и – быстротой, когда вечер сменяет утро так, что и оглянуться не успеваешь.
В приемный покой – оформить документы. Потом – в палату, в которой к моменту ее прихода было пусто, хотя вторая кровать была разобрана – видно, Наташку куда-то таскали по медицинским нуждам.
Потом снова к узисту – сначала посидев в очереди. Потом – на совсем непонятные и, видно, очень дорогие диагностические аппараты.
Кстати, Женьку уже просветили насчет всего этого великолепия: и мраморных полов, и двухместных палат, и компьютерных томографов. Конечно, у всякого благополучия, как, впрочем, и у любой разрухи, имелись и имя, и фамилия.
В данном случае это был доктор. Хирург. Веселый полный мужик, раньше кудрявый, а теперь уже скорее седо-лысый. И последние многие годы – главврач, причем выборный, то есть получивший мандат не только от своего начальства, но и от всего огромного коллектива.