Все годы развала и разорения бывшего советского здравоохранения этот человек строил и усиливал свою больницу, в которой, можно сказать, и жил. Или ради которой жил.
Какими путями он добивался своего, история умалчивает. Хотя, видимо, разными, ибо неприятностей имел достаточно по всем ведомствам. Причем неприятностей серьезных – он ведь не только сам не воровал – это было бы полбеды, – но и не давал воровать высокому начальству. По крайней мере, в своей «вотчине».
В другие больницы можно было впихнуть технику от «нужных» фирм по десятикратной цене и с половинным «откатом» – не зря же должность главврача самого занюханного стационара стоит очень больших денег.
В эту – нет.
Конечно, такая любовь к профессии была порой напрямую опасна. Хотя главврач себя героем никогда не ощущал: просто подобный стиль жизни был для него самого максимально комфортен.
До фатальных проблем дело, к счастью, не дошло: слишком многим сильным мира сего – или их близким – помогли в этих стенах. Так что когда прижимали не по-детски, было кому заступиться.
В итоге и получилась такая вот несоветская больница с хромом, мрамором, суперсовременными операционными и диагностическим оборудованием.
Да, много чего узнала Женька, погуляв по больничным коридорам. И времени на это тоже ушло немало.
Вернулась в палату только после обеда. И, наконец, увидела свою знаменитую соседку.
Та сидела на кровати и уплетала вкуснейший – наверняка не самый полезный для нее – бутерброд: на черном хлебе возлежали густо поперченная селедочка, кусочки белого лука и еще какие-то острые приправы.
– А разве можно? – попробовала остановить эти ужасы Женька. Ей уже рассказали в подробностях про новые локализации Наташкиного рака.
– А мне теперь все можно, – рассмеялась рыжеволосая девица. – И потом, когда «химией» травить начнут, будет точно не до еды.
Глаза у Наташки были красные, но Женька голову могла дать на отсечение, что страха в этих глазах не было.
– Я уже свое отбоялась, – как бы отвечая на незаданный вопрос, спокойно сказала Наташка. – И на жизнь я не в обиде, даже если через месяц – капец.
– Что ж ты такое говоришь? – возмутилась Грекова. – Ты в зеркало на себя погляди.
– Зеркало врет, – сразу теряя веселость, сказала та. – А от «химии» я, может, откажусь.
– Как это откажешься?
– Доживу как здоровый человек.
Женька молчала, не зная, как себя вести.
В дверь палаты постучали.
– Войдите, – сказала Грекова.
Вошел мужчина, совсем еще молодой, с по-юношески розовыми щеками и двух-трехлетним мальчишкой на руках.
Наташка взметнулась с кровати и, как маленькая буря, пролетела к любимым, еще на ходу начав их обоих целовать.