Дон оказался с ней рядом почти в тот же самый момент и подхватил на руки. Морин задыхалась от смущения и злости на саму себя.
— Ты не ушиблась?
— Нет!
Вопреки ожиданию, он не выпустил ее из объятий, а поднял и перенес на кушетку, сам опустился перед ней на пол и заглянул в глаза.
— Малыш, послушай-ка меня. Ты не просто устала, ты совершенно измотана. Будь я модным психиатром, я бы сказал, что у тебя сильнейшая депрессия на фоне постоянного бытового стресса.
— Но ты не модный психиатр.
— И слава Богу, но сути дела это не меняет. У тебя стресс…
— Как и у большинства народонаселения этой планеты.
— Да, но почему бы в данном случае не примкнуть к меньшинству?
— К которому принадлежишь, например, ты? Повезло, что тут еще сказать.
— Ты переработала, перезанималась и перенервничала. Ты мало спишь, почти не ешь, никогда не расслабляешься. Как ты полагаешь, чем это может закончиться?
— Это закончится получением сертификата, новой работой, приличной зарплатой и возможностью дать сыну хорошее образование.
— Если доживешь!
Она не ответила, просто стиснула зубы так, что на скулах заходили мужские, твердые желваки. У Морин просто не было сил говорить. Она сидела, неподвижная, словно статуя, и молилась, чтобы слезы не хлынули из глаз.
Дон с нежностью и сочувствием погладил ее холодное запястье.
— Я все понимаю, Мори. Я уважаю твои амбиции, но не кажется ли тебе, что ты немного чересчур серьезно ко всему относишься?
— Правда? Скажите, какой умный! А кто ты такой, чтобы судить меня, а? Что ты вообще знаешь о моей жизни?
— Представь себе, достаточно. Ты загнала себя, Морин, ты себя убиваешь.
— Я совершенно здорова, бодра и полна сил…
— Почему нельзя было перенести эти чертовы курсы на более поздний период?
Она уставилась на Дона почти с ненавистью.
— Потому! Потому, что у меня нет времени! У меня растет сын, уже вырос, и ему нужно учиться сейчас, а не когда-то потом. Мне нужны деньги, чтобы его содержать, и тоже сейчас, ты будешь смеяться! И вообще, я была бы тебе крайне признательна, если бы ты отстал от меня и занялся собственными делами!
Она хотела вскочить, но Дон удержал ее за руки. Он не признался бы в этом никому на свете, но в его душе сейчас поднималась волной злость и досада. Какого дьявола эта маленькая ослица не хочет принять помощь?!
— Почему ты это делаешь, Морин Аттертон? Я просто пытаюсь тебе помочь. Что в этом ужасного? Постыдного? Почему ты видишь во мне врага?
— Отпусти меня.
Она ТАК это сказала, что он отпустил ее. Некоторое время они просто смотрели друг на друга, потом Дон очень тихо и осторожно произнес: