За себя и жену Хаим-Юдл не боится. Они оба работают в мастерской. Но его сердце разрывается за ребенка: может, это «акция» на детей?.. От мысли, что у него могут отобрать ребенка и куда-то увезти, его сводит судорога! Он мечется между стенами комнаты и не знает, куда бежать, что делать.
Жена его Двойра — в последнее время совсем оглохшая — тоже услыхала этот стук в ворота. Глухие обычно слышат сердцем, кровью, текущей в жилах. Прежде всего она стала быстро выбирать из ящиков стола все запретные товары: куски меха, ленты, готовые головные уборы — все это она бросает на пол как вещи больше не нужные ей. Пусть немцы их забирают! Пусть ее наказывают за это! Она хватает спящего ребенка на руки и прижимает к сердцу: «Чтобы ребенок только не проснулся, чтобы не услышал крики, не дай господь!..» Она укладывает ребенка на куски меха и закрывает ящик скатертью, чтобы он опять выглядел как стол; выпрямляется, губы сжаты, стянуты; она стоит у ящика и слегка раскачивается, не произносит ни слова, ни звука — только раскачивается.
Хаим-Юдл дрожит, блуждающим взором смотрит на жену, не знает, чем помочь ей. Дрожащей ногой отталкивает в угол валяющийся на полу мех, не решаясь нагнуться, боясь, что больше не подымется, не выпрямится, упадет. Изо рта как бы вываливаются жеваные, нечеткие слова: «Сжалься надо мной!.. Возьми все, господи, только не лишай меня девочки!..»
Даниэла сидит на своей кровати, смотрит вокруг широко раскрытыми глазами: постель освенцимской девушки пуста!.. За несколько минут до ночной обливы она тихонько исчезла из комнаты и никто не заметил этого. Колеблющийся свет от свечи в «вилле» Хаим-Юдла отражается в окне, как в черном зеркале. Даниэла сжимает челюсти, чтобы остановить стук зубов: у нее ведь специальная карта мастерской «особого назначения».
Напротив нее сестры из Тщебина прижались одна к другой, трясутся и молчат.
Сапоги. Немецкие сапоги, наводящие страх своим топотом, подымаются по ступенькам лестницы. Подбитые гвоздями подошвы ступают, как по живому телу. Они штурмуют дверь. Взгляд Хаим-Юдла скользит по узким кроватям и упирается в пустую постель освенцимской девушки. Все окаменели на месте, замерли. Шум около двери. Никогда еще две половинки не открывались так туго. Хаим-Юдл быстро бежит открывать дверь.
Гестапо! Сзади — бело-голубые фуражки дружинников «юденрата».
Гестаповец читает по списку: Феля, девушки из Тщебина, девушка из Освенцима, Даниэла.
Феля быстро вытаскивает из платья свой особый пропуск и протягивает его еврейскому дружиннику: ей ясно, что тут недоразумение, какое она имеет отношение к этому списку?