— Занятно! — голос княжны приобрел металлические оттенки. — Но что же Роева? Как она не могла понять, что записка предназначена не ей?
— А у вас цепкий развитый ум, такой же, как мое воображение! — заметил вполне доброжелательно Константин Митрофанович. — Я долго разбирался с запиской и понял, что, вероятно, в ее начале не стояло именного обращения, а само содержание носило обтекаемый характер. Тем не менее Надежда Васильевна, находясь в волнении, не могла мыслить критически и бросилась к своему возлюбленному. Вы ведь знали об их связи, не так ли, княжна?
Татьяна Аркадьевна окинула присутствующих долгим взором.
— Вероятно, для господина Роева этой тайны уже не существует, не так ли?
Владимир Иванович сдержанно кивнул в ответ.
— Что ж, значит, я могу говорить более откровенно! Да, у моего племянника была интрижка с вашей женой, сударь! Но это не мотив для убийства! Мало ли дамочек кружило около такого интересного мужчины!
У Роева желваки заходили ходуном, но он сдержался и постарался говорить как можно спокойней.
— Попрошу вас, сударыня, избегать оценок действий моей покойной жены! Тем более что вы умышленно искажаете суть этих отношений. Как ни дико прозвучит это в устах отвергнутого мужа, но я теперь понимаю, что двигало Надей. Не берусь говорить о князе, но Надежда Васильевна находилась под влиянием совершенно безумной страсти. Это чувство оказалось такой силы, что совершенно парализовало разум, уничтожило материнский и супружеский долг, разрушило не только ее собственную жизнь, но и всей нашей семьи! Впрочем, я не знаю, понимаете ли вы меня?
— О, да! — с неожиданным жаром воскликнула Татьяна Аркадьевна. — Поверьте, я знаю, что такое разрушающая сила страстей!
— Вы подразумеваете собственные чувства, княжна? — осторожно, точно прощупывая путь в темноте, спросил Сердюков.
Вместо ответа Татьяна Аркадьевна встала с кресла, двинулась к окну, но тотчас же остановилась.
— После того… совершенно не могу смотреть в окно. Мне кажется, что он еще там, — произнесла она глухим голосом.
— Сударыня, мне придется коснуться чрезвычайно деликатных материй, — следователь подошел к женщине и слегка наклонился. — Ведь вас с покойным связывали гораздо более чувственные отношения, нежели просто родственные?
Она метнула на него острый взгляд.
— Вы не смеете совать туда свой длинный нос! Наши отношения совершенно никого не касаются! Это сугубо личное дело! Я вырастила и воспитала его! Я была для него самым близким и верным другом! — в ее голосе снова звенели визжащие ноты.
— Прошу вас, выслушайте меня без эмоций! — бесстрастно продолжал Сердюков. — Мне придется сделать пространное отступление, прежде чем мы вернемся к этой щекотливой теме. — Константин Митрофанович на всякий случай отошел от разъяренной хозяйки дома в противоположный угол.