Старая рабыня поднялась с ковра и вышла так же тихо, как и зашла.
******
Сторожевой огонь, разложенный в центре кочевья, медленно догорал. Красные угли мало-помалу тускнели. На небе взошла луна, которая освещала окружающее пространство своим тусклым ровным светом. Степь давно потонула в ночной тени, и над землей стелился густой туман. Хозяева и гости давно уже насытились, но продолжали пить веселящий душу кумыс и тихо переговаривались между собой. Нарушая ночную тишину, весело и тонко, раздались звуки пастушечьей свирели, которые предали этой ночи дополнительную прелесть. Двое юношей, по приказу старейшины, затянули тягучую мелодичную песню, и, под ее звуки, пустились в пляс.
Абаасы допил до дна четвертую по счету большую чашу кумыса, поднялся с земли и направился в сторону. Это не ускользнуло из поля зрения наблюдавшего за черным камом Агоя. Он быстро поднялся и последовал за своим хозяином. Заметив его, Абаасы обернулся, его страшные глаза пьяно сверкнули плотоядным огнем.
– Что тебе нужно, Агой, зачем ты идешь за мной?
– Что ты задумал, Абаасы? – глядя каму прямо в глаза, произнес Агой, пятясь к стене ближайшей юрты.
В тусклом свете луны, лицо Абаасы словно вытянулось, он болезненно сморщился и презрительно взглянул на верного Агоя. Его страшный глаз на низком лбу вспыхнул, как раскаленный уголь.
– Я хочу насладиться своей добычей!
– Подави свой голод, кам, сейчас не время. Твоя добыча никуда не денется, Ай-наазы нужна тебе живой!
– Глупый ишак! – отрезал Абаасы, хватая Агоя обеими руками за отвороты чекменя. – Как ты смеешь мне перечить!
– Прошу тебя, Абаасы, только не здесь!
– Это почему? Я не боюсь людей, я выше их и мне все равно, что они скажут. Эта девчонка лишила меня магической силы, глядя на нее, я теряю разум, я не хочу больше ждать!
На изуродованной половине лица черного кама появилось злобное выражение. Она моя добыча и сегодня она будет моей, не зависимо от того, хочет она этого или нет.
Эти слова обдали Агоя, словно ледяной водой. Он напрягся и замер. Потрясенный, он вновь встретился глазами с решительным взглядом Абаасы.
– Ни милосердия, ни жалости, ни человечности! – холодно произнес черный кам, отпуская отвороты чекменя Агоя.
Кровь отхлынула от лица верного соратника.
– Ты действительно этого хочешь? – произнес он заплетающимся от страха языком, продолжая отступать от Абаасы, пока не уперся в стену юрты. – Это правда, ты хочешь убить Ай-наазы?
– Я кам и сын кама! – парировал тот вопрос.
Его руки, в этот момент, мелко тряслись от похоти и возбуждения. Агой медленно попятился вдоль стены, от страха, ледяной пот покатился по его лицу.