– Крепись брат! Не поддавайся псам смертных! Черный владыка уже рядом – Ортар вот-вот падет! Недолго нам терпеть осталось!
Что он несет? Или у меня бред начинается?
Опомнившиеся солдаты прекратили перебранку, матом и древками копий отогнали народ. С противным скрипом раскрылись невидимые из моего положения ворота, тележка медленно развернулась, чуть проехала, остановилась.
– Что за принца в золоченой карете вы притащили?! – опять незнакомый голос.
– Приказ его милости, барона Каркуса, – а это уже голос моего палача. – Приказано к вам его привезти, запереть к колодникам в камеру.
Тот же незнакомый голос высказал в адрес барона Каркуса длинное критическое замечание, из которого в порядочном обществе допустимо произносить лишь точку в конце предложения. Палач в долгу не остался, ответил столь же брутально, после чего разгорелась очередная перепалка. Здешние хозяева наотрез отказывались принимать меня на ночь глядя, а подручные инквизитора, мягко говоря, не горели желанием тащить назад.
Пока они препирались, я впал в полудремотное состояние: боль опять накатила, да и устал что-то. Хотелось лежать и лежать на мягком тележном дне и не задумываться о материальных причинах этой подозрительно-липкой мягкости.
В себя пришел, когда меня начали выгружать. Парочка палачей без тени нежности ухватили за колодку, потащили по брусчатому двору. Ноги при этом волочились по камням, и я мог легко сосчитать все булыжники по вспышкам нестерпимой боли. На мои стоны и крики внимания обращали не более чем на чириканье вездесущих воробьев, и лишь за дверью в сумрачном коридоре один из палачей почему-то начал возмущаться по поводу моих деревянных "наручников".
Несмотря на оглушающую боль, едва не ввергнувшую меня в очередное затяжное забытье, я понял, что возмущаются отнюдь не по причине внезапно пробудившегося гуманизма. Просто колодки подотчетное имущество, и он намеревался утащить их с собой. Хозяева здешней каталажки наоборот, стремились их замутить, и, наверняка, впоследствии использовать для личных садистских надобностей. В ходе разбирательства меня вообще на пол бросили, ничуть не озаботившись сбережением переломанных ног.
От боли я на некоторое время выпал из реальности, и вернулся, когда колодки уже сняли. Чей-то сварливый голос заканючил:
– И что нам с ним теперь делать?
Палачи, уже убираясь, в крайне нетактичной форме предложили обитателю сварливого голоса вступить со мной в противоестественную связь. К счастью, он оказался не настолько морально испорченным: выругался напоследок, вздохнул, позвал кого-то невидимого: