— Была бы уверенность, что моему сыну ничто не грозит!
— Видишь ли, если бы Ричард хотел его убить, он бы сделал это еще в Стоуни-Стрэтфорде, когда арестовал Энтони, — спокойно возразил Лайонел. — Там ведь не было никого, кто мог бы защитить мальчика. Как не было и свидетелей, кроме Бекингема. Но ведь Ричард этого не сделал, верно? Напротив, он по всем правилам преклонил перед Эдуардом колено, принес ему клятву верности и с должными почестями сопроводил в Лондон. Это мы подняли волну недоверия к нему. Прости, сестра, но это сделала ты. Я никогда в жизни с тобой не спорил, ты и сама это прекрасно знаешь, но сейчас вынужден сказать, что ты ошибаешься.
— О, тебе-то легко рассуждать! — раздраженно бросила я. — А у меня семеро детей, которых нужно защитить, и королевство, которым нужно править.
— Ну так и правь им, — отозвался Лайонел. — Вернись в королевские покои, прими участие в коронации сына, займи свой трон и командуй всеми, в том числе и герцогом Глостером, который, между прочим, приходится тебе деверем и назначен опекуном твоего сына.
Я долго размышляла над словами брата. Возможно, он был прав и мне следовало самой участвовать в подготовке к коронации, завоевывая новому королю сторонников, привлекая их обещаниями о всевозможных милостях и почестях. Если бы я незамедлительно покинула убежище вместе со своими прекрасными детьми, то могла бы вновь создать собственный двор и править Англией от имени своего сына. Да, мне следовало предъявить свои законные права, а не прятаться в страхе перед узурпатором. И я думала, что могу это сделать. И мне вовсе не нужно развязывать войну с целью вернуть себе трон. Я и так могу сесть на него как правящая королева. Как королева, любимая народом. Это мой народ, и я легко могу вновь завоевать поистине всенародную любовь. Пожалуй, мне действительно стоит покинуть убежище, вновь выйти на солнечный свет и занять свое законное место…
Кто-то тихонько постучал в дверь, и я услышала мужской голос:
— Исповедник для вдовствующей королевы.
Я приподняла решетку на двери и увидела священника из ордена доминиканцев в надвинутом на голову капюшоне, скрывавшем лицо.
— Мне приказано выслушать вашу исповедь, — сообщил он.
— Войдите, святой отец.
Я открыла дверь. Он переступил порог, совершенно бесшумно ступая своими сандалиями по каменным плитам пола, поклонился и, стоя рядом со мной, подождал, пока я снова запру двери.
— Я прибыл по велению епископа Мортона. — Священник говорил очень тихо. — И если кто-нибудь вас спросит, то я здесь только для того, чтобы вы могли исповедаться. Вы скажете, что пожаловались мне, как впали в грех чрезмерного горя и печали, а я в ответ посоветовал вам не предаваться унынию. Договорились?