— Сейчас же разыщу врача и велю непременно отправиться с вами, — ответил управляющий.
Я восприняла это как упрек, ведь сама я за ранеными никогда не ухаживала и в целебных травах совершенно не разбиралась.
— Хорошо. И еще пригласите священника, — строго произнесла я.
Управляющий вздрогнул, видимо, подумал, что его хозяин при смерти и ему нужно будет исповедаться.
— Мы тронемся в путь как можно скорее, — прибавила я сухо. — Сегодня же.
Сама я скакала верхом, следом за мной тащилась довольно неуклюжая крытая повозка. Путешествие оказалось трудным, дороги раскисли, и мы достигли Барнета, когда уже сгущались весенние сумерки. Повсюду вдоль дороги мы встречали людей, которые умоляли нас помочь им добраться домой; некоторые просто тихо лежали на земле под зеленой изгородью и умирали от ран, потому что не нашлось ни друзей, ни родных, которые могли бы о них позаботиться. А порой нам приходилось уступать дорогу, поскольку ее преграждали отряды вооруженных людей, спешивших воссоединиться с той или иной армией. Я видела множество страшных вещей: человека, у которого мечом была отрублена половина лица; несчастного, который все пытался как-то подвязать рубахой живот и не дать собственным внутренностям вывалиться наружу; а двое израненных воинов, обнявшись и шатаясь как пьяные, брели по направлению к дому, хотя на двоих у них было всего три ноги. То и дело я съезжала с дороги и ехала по бездорожью, срезая углы, лишь бы быть подальше от этих ужасных страданий, этих истерзанных, умирающих людей; а если кто-то из них вдруг направлялся прямо ко мне, я, стараясь не смотреть на него, пришпоривала коня и скорей проносилась мимо. Повсюду поля были усеяны брошенным оружием и телами погибших — казалось, война вырастила там свой жуткий урожай.
Нам встретилось немало женщин; они, точно стая ворон, облепляли раненых и обшаривали их карманы в поисках денег или драгоценностей. Порой к моему коню трусцой подбегала перепуганная лошадь без седока и жалобно ржала, словно прося взять ее с собой или хотя бы утешить. Видела я и трупы тех рыцарей, которых сначала стащили с коня, а уж потом, на земле, прикончили; одного из них столь хорошо защищали доспехи, что он так и умер внутри них; его лицо под шлемом и опущенным забралом превратилось в кровавую кашу; а когда один из мародеров потянул за шлем, желая снять его, вместе со шлемом с плеч снялась и голова. Заметив, что сквозь щели шлема течет мозговая жидкость, я до боли стиснула четки, без конца повторяя про себя «Ave Maria» и стараясь усидеть в седле. Я вообще с трудом подавляла обморочную слабость и подступавшую тошноту; даже мой конь ступал осторожно и осмотрительно, будто и его тоже отвращал запах крови, будто и он понимал, как здесь опасно. Но все-таки Артур был опытным боевым конем, а я-то прежде и не догадывалась, до чего страшны последствия любой битвы. Я вообще понятия не имела, что такое война и поле брани.