Я настолько привыкла к его нытью и бесконечным просьбам дать успокоительное и помочь поскорее уснуть, что, когда в вестибюле меня остановил лакей, постоянно ему прислуживавший, я думала только о том, с каким наслаждением сниму с себя грязную одежду и вымоюсь. Я бы, пожалуй, прошла мимо, не вникая в то, что там бубнит этот слуга, но он проявил невероятную настойчивость, словно с моим мужем и впрямь было что-то не так. Он стал рассказывать, что аптекарь сейчас тоже здесь, растирает травы в маленькой комнате, а врач и вовсе не отходит от сэра Генри, который так плох, что мне, возможно, следует готовиться к самому худшему. Но даже это не произвело на меня особого впечатления. Рухнув в кресло, я щелкнула пальцами, приказывая пажу стащить с меня сапожки для верховой езды, а настырный лакей все продолжал в чем-то горячо меня убеждать, и в итоге до меня стало доходить: положение и впрямь серьезное. Пока меня не было, врачи пришли к выводу, что рана на самом деле оказалась куда более глубокой, чем мы предполагали; она лишь сверху выглядела поджившей, однако внутреннее кровотечение в полости живота, судя по всему, еще продолжалось. Слуга с похоронным видом напомнил мне, что сэр Генри так ни разу по-настоящему и не поел с тех пор, как вернулся домой после сражения. Хотя, на мой взгляд, муж и теперь ел куда больше меня, поскольку я чуть ли не каждый день постилась, а также отмечала постами дни всех святых и каждую пятницу. Лакей уверял меня, что сэр Генри совсем не может спать и лишь в редкие минуты забывается благодатным сном, — а по-моему, спал он тоже больше меня, ведь я дважды за ночь вставала и долгое время проводила в молитвах, и это каждую ночь! То есть вроде бы ничего особенного не происходило, однако легкая озабоченность у меня появилась. Я махнула слуге рукой, отсылая его поскорее прочь со словами, что через полчаса сама навещу мужа, но слуга все продолжал топтаться возле меня и что-то бормотать. Кстати, уже не впервые все домочадцы метались в тревоге, опасаясь, что сэр Генри на пороге смерти, а потом выяснялось, что он либо съел какой-то перезрелый фрукт, либо выпил слишком много вина. И на этот раз, думала я, все обойдется и эта тревога далеко не последняя.
Никогда не упрекала я супруга в том, что он пожертвовал собственным здоровьем ради восхождения на трон узурпатора; я заботливо, как и подобает хорошей жене, ухаживала за ним; меня не в чем было упрекнуть. Однако мой муж, безусловно, понимал: я виню его в поражении моего короля, а теперь непременно буду обвинять еще и в том, что мне пришлось надолго расстаться с единственным сыном.