Слуга между тем все не умолкал, и я наконец не выдержала. Решительно отодвинув его в сторону, я направилась к себе, мечтая хотя бы умыться и снять насквозь пропылившееся дорожное платье, так что минуло, наверное, около часа, прежде чем я привела себя в порядок и пошла в покои сэра Генри. Войти туда я не успела: врач уже поджидал меня у дверей его спальни.
— Это хорошо, что вы приехали, леди Маргарита, — обратился ко мне врач. — Боюсь, ему недолго осталось.
— Как это — недолго? — отозвалась я, все еще не в силах переключиться.
Мои мысли были полны только сыном, и я продолжала невольно прислушиваться к вою ветра, словно могла уберечь их от бури, способной сбить с курса их жалкое суденышко или даже — Господи, спаси и помилуй! — перевернуть его. В общем, я как-то не сразу поняла, что имеет в виду врач.
— Мне очень жаль, леди Маргарита. — Он вздохнул, подозревая, видно, что я, по-женски страшась смерти, лишилась способности нормально соображать. — Но боюсь, я больше ничего не могу для него сделать.
— Больше ничего не можете сделать? — снова, как последняя дурочка, спросила я. — Но почему? Что случилось? Что вы такое говорите?
Он пожал плечами.
— Рана оказалась гораздо глубже, чем мы думали. Сэр Генри теперь совсем не может принимать пищу; вероятно, желудок и кишечник были задеты, да так и не зажили. Боюсь, ему недолго осталось, — повторил врач. — Сейчас он способен сделать лишь несколько глотков легкого эля или вина, разбавленного водой, а пищи никакой не принимает.
Некоторое время я смотрела на него непонимающим взором, а потом помчалась мимо него в комнату супруга, решительно распахнув двери и громко его окликая:
— Генри!
Лицо мужа на белой подушке казалось пепельным, а губы — почти черными. Он страшно исхудал за те несколько недель, что меня не было дома.
— Маргарита, — с трудом выдавил он и попытался улыбнуться. — Я так рад, что ты наконец вернулась.
— Генри…
— Твой мальчик отплыл благополучно?
— Да, — коротко ответила я.
— Это хорошо, очень хорошо. Ты будешь меньше волноваться, пока он в безопасности. А несколько позже ты вполне можешь подать королю бумагу с просьбой разрешить твоему сыну вернуться. Полагаю, король отнесется к тебе с должным великодушием, когда выяснит, что я…
Сэр Генри замолчал. До меня вдруг дошел смысл этой фразы: когда я стану его вдовой, мне проще будет подать королю апелляцию с просьбой быть милостивым к семье того, кто ради него пожертвовал жизнью.
— Ты была хорошей женой, — ласково промолвил супруг. — Я бы не хотел, чтобы ты горевала обо мне.
Я крепко сжала губы. Нет, я не была ему хорошей женой, и мы оба это прекрасно понимали.