— Да ну его, — покосились на дрожащее в траве тело. — Тащиться еще к нему…
— Есть у меня спички, — обрадовался Чеботаев, порылся в штанах, достал покоцанный коробок. — А покурить оставите?
— Ладно, не торгуйся. — Игумнов забрал спички. — Оставим, не фашисты же…
Курили, тупо глядя перед собой. Дым над пепелищем практически развеялся. Появлялись какие-то люди, военные, штатские, шатались среди развалин, собирали вещи, обгорелые документы. Санитары ползали на коленях среди тел, выискивая раненых. Один был жив — санитар приложил ухо к груди, махнул рукой, подзывая коллег с носилками. Тело переложили, потащили к санитарной машине.
— Счастливчик Колька Иванов, — вздохнул Игумнов. — Ну, если выживет, конечно.
— Почему? — опять не сообразил Зорин.
— Тяжелое ранение, — пояснил Игумнов. — Смыл свою вину перед Родиной. Снимается наказание. Проваляется пару месяцев в медсанбате — а там лафа, жрачка нормальная, санитарочек по попам похлопать можно. А потом либо домой, либо в свою действующую часть…
— А в своей части, можно подумать, райская жизнь, — ухмыльнулся Гурвич. — Штрафников, понятно, бросают в самое пекло. А если нет штрафников на участке фронта, что тогда? Регулярные части и посылают на верную гибель…
«Ох, истосковалась по этому парню 58-я статья», — подумал Зорин.
— А у Пахомова обе ноги оторвало гранатой, — баском сказал Чеботаев, ревниво глядя, как Игумнов беззастенчиво высасывает папиросу. — Тоже смыл свою вину. Поваляется в госпитале и побежит на костылях в свой Тамбов — вот жена-то обрадуется… Федька, кончай наглеть, оставь покурить, ты же обещал!
— Да возьми ты, обкурись… — проворчал Игумнов. Откашлялся. — А я вот думаю, мужики, может, теперь со всех нас обвинение снимут?
— С какого перепугу? — покосился на него Гурвич.
— Ну, как… целый десант фрицевский раздолбали. А то, что штаб дивизии пожгли — так мы не виноваты. Пусть в других местах крайних ищут. Как там формулируется, сейчас вспомню… — Он закатил глаза к небу. — Ага… по ходатайству перед политсоветом армии командира штрафного подразделения в виде поощрения за исключительное мужество и храбрость. А политсовет может и принять положительное решение, были такие случаи…
— Ага, раскатал губищу, — фыркнул Гурвич. — Закатай обратно. Не пришел еще твой час на свободу с чистой совестью, Игумнов. Денек дадут отдохнуть, подкрепление вольют — и на колючку да под бомбы. Там и будешь всем показывать исключительное мужество и храбрость…
Зорин перехватил любопытный взгляд санинструктора Галки. Она помогала грузить в машину раненого на носилках, отерла пот со лба тыльной стороной ладошки, посмотрела на него — чуть дольше, чем на прочих. Опустила глазки, побежала, смешно подбрасывая коротенькие ножки, по своим делам. Инцидент не остался без внимания.