У Кожеваткиной мы выяснили, что Мирон Яковлевич познакомился с ней на кладбище и предложил свои адские услуги – вызвать дух супруга на свидание. Шестьдесят тысяч стоили того, чтобы потревожить тень погибшего.
Я прошелся по кабинетику семенящим кривым шагом…
Черт возьми! А ведь Смиритский к убийству мог быть и непричастным – он всего лишь крупный мошенник. Узнав про оставшиеся у старухи большие деньги, Мирон Яковлевич решил употребить свои биопольные способности. Тогда понятно, зачем подослал «чайную розу» – дело по убийству я ведь расследую; тогда понятно, почему навязывал свои дьявольские услуги – чтобы получать от меня информацию. Я вздохнул с некоторым разочарованием, потому что мне нужен был убийца, а не охотник за тысячами.
Деньги, деньги… Для меня в них скрыта большая и парадоксальная тайна. Ни на что человек не тратит столько сил, как на добычу денег; ничто так мало не стоит, как добытые деньги. На них не достать здоровья, времени, счастья, чистого воздуха, любви; даже хорошую вещь нынче не достать. И лишь деньги легко достать – пойти и заработать.
Дверь открылась. Сперва мелькнул Леденцов, потом вошел Смиритский, за которым опять мелькнул Леденцов, там в коридоре и оставшись.
– Почему такая спешка? – спросил Смиритский, не поздоровавшись.
– Садитесь, – бросил я.
В третий раз заполнялась мною анкетная сторона протокола, по третьему уголовному делу. И пронеслась скорая и какая-то озорная мысль: неужели и теперь ускользнет? С шестьюдесятью тысячами?
– Мирон Яковлевич, вы знакомы с Клавдией Ивановной Кожеваткиной?
– Да.
– Где познакомились.
– На кладбище, она хоронила супруга.
– А с ним были знакомы?
– Нет.
Своими ответами Смиритский меня обескуражил. Я полагал, что Кожеваткину он не вспомнит, и приготовился к долгой словесной борьбе.
– Мирон Яковлевич, вы знали, что у Кожеваткиных был садовый участок?
– Да, она как-то обмолвилась.
– Знали, что выращивал ее муж?
– Нет. А что он выращивал? Опийный мак?
– Вы лечите больных настойкой женьшеня?
– Да, пользовал человек двух-трех.
– Где берете женьшень?
– Однажды купил корень с рук у магазина «Дары природы».
Отвечал Смиритский ровно, но глаза были полувыкачены и поджигали меня осторожным черным огнем. На прежних допросах глаза его оставались спокойными щелочками. Пожалуй, он не боялся, а злился. И чего бояться? Чем я возьму его: очной ставкой с дурной старухой?
– Теперь, Мирон Яковлевич, расскажите про задуманное мошенничество.
– Что вы имеете в виду?
– Дух погибшего Кожеваткина, который вы обещали вызвать.
– При чем тут мошенничество?