Ничто не сравнится с ним.
Вполне возможно, совершенная женщина смогла бы приручить этого непростого мужчину. У меня это не получится — я не совершенна.
Я пишу ему письма, которые потом рву. Столько писем! Я пишу, как будто молча вышиваю — я тоже молчу.
Может быть, это его последний визит и кофеварка не понадобится? Впрочем, помимо кофеварки есть электрическая зубная щетка, купленная у Дарти, коробка пластинок в стиле соул, диванные подушки с гусиным пухом для удобства, абрикосовый крем от Диора, крем из авокадо от Сислей для гладкости кожи, дополнительные сеансы кик-боксинга, чтобы сохранить ее, и йоги, чтобы успокоиться, посещения дантиста, чтобы отбелить зубы, книги по психологии, чтобы понять этого человека... И в довершение всего — кружевные подвязки для чулок.
Молчание.
Я говорю молчанием.
Я отвечаю ему молчанием.
Я одна? Я говорю сама с собой?
Иногда мне случается сомневаться в его присутствии, как в присутствии Бога, поскольку ни тот, ни другой никак не обнаруживают себя. Конечно. Я думаю, что однажды он все же заговорит, чтобы избавиться от нарастающего давления моих вопросов, и что слова, сорвавшиеся с его губ, восторжествуют над молчанием, словно потоки воды, прорвавшие плотину.
Я прочту ему вопросник Пруста, когда он будет засыпать, и добавлю от себя другие вопросы. Да, я спрошу, знал ли он уже любовное разочарование, думает ли он, что шок может быть хорошим стимулом, боится ли он темноты, о чем мечтает, что ему нравится в женщинах, было ли в его жизни событие, которое изменило ее, счастлив ли он?
Дать волю словам, чтобы сказать — что? «Все кончено», «Остановись», «Давай прекратим», «Я так больше не могу».
Предупредит ли он меня, если захочет уйти?
Вряд ли. Зачем ему меня предупреждать? А если я попрошу? Но я даже не знаю, удастся ли мне сформулировать свои вопросы — ведь я так привыкла к молчанию, что слова могут изменить мне. Я не знаю — вдруг истина, которую я постоянно отвергала, чтобы защитить его, исчезла навсегда? Истина — не любовь. Возможно, я больше не смогу объясняться иначе как мысленно. Я не знаю, не стали ли мы с Жаном, постоянно отвергая слова, нереальными, невесомыми, невидимыми, как само молчание?
Где истина? Истина — это утопия, точка зрения.
Истина, если ее держать в неволе, мстит за себя. Теперь я свободна от невинных развлечений, от улыбок, которые на меня больше не действуют, от приготовлений к Рождеству, от лесных пожаров, от природных катастроф, от всех несчастий мира. Я — бессердечное чудовище, которое плачет лишь из-за него, свободное от всех эмоций, кроме тех, что вызывает он, и от всего вокруг, что не является им.