Но температура упала, а галлюцинации не проходили. Иногда Фрол видел себя крепким дылдой в идиотском кургузом кафтане и белом, как мучной червь, парике, а иногда – грузным толстомордым дядькой с гусиным пером в мясистых пальцах. Он тоже носил парик и кургузый кафтан, а главное, разговаривал на ужасно архаичном диалекте. Хуже того, он сочинял на нем стихи – тоже ужасные, но почему-то всем нравящиеся. Вообще это был деятельный мужик, интересующийся, кажется, всем на свете, исключительно упертый в достижении цели, крутой нравом, силач и выпить не дурак. Его глазами Фрол смотрел на удивительный мир готических крыш маленьких немецких городков, пышных столичных дворцов и регулярных французских парков, тесных штолен, змеящихся по рудным жилам, убогих академических кабинетов с тяжелой мебелью и лабораторий, больше похожих на подвалы и сараи, каковыми они чаще всего и являлись. Он смотрел на пламя в горнах и огненное стекло, льющееся из громоздкой печи, на реторты с неизвестными порошками внутри и искрящие при грозе проволоки. В своих видениях Фрол боялся дождя, поскольку знал, что сидящий на его крупной голове парик с глупыми буклями обсыпан не дорогой пудрой, а обыкновенной пшеничной мукой, купленной в бакалейной лавке, и, намокнув, явит собой жалкое и смешное зрелище. Смеяться над ним было опасно, но Фрол все равно не желал, чтобы над ним смеялись.
Его окружало необъятное море дураков. Были дураки безвредные, они могли лишь отнять толику времени, но в общем не стоили специального внимания, и были дураки умные, если природную хитрость можно назвать умом. Произрастая во всех сословиях и нациях, они встречались повсеместно. У них не было иной цели, кроме захвата новых территорий и укоренения на них. Ими, как колючкой, зарастала тропинка к Истине. Как правило, они были респектабельны и выглядели, да и говорили гораздо убедительнее, нежели он, ученый мужик в прожженном кислотой кафтане, с толстомясым лицом и ясным смыслом в глазах. Не раз он отвечал им кулаками, о чем впоследствии жалел, но проходило время, и чешущийся кулак вновь сам собой прикидывал: в каком месте ему лучше соприкоснуться с физиономией очередного умного дурака?
Встречались и умные подлецы, их следовало особливо опасаться, не давая им спуску при малейшем промахе с их стороны. Не подмял такого – он тебя подомнет, уж в этом-то он талант отменный. Посему при первой возможности – бить насмерть!
Получалось и так, и сяк. Чаще – так себе.
Во сне Фрол бредил попеременно то на латыни, то на архаичном немецком восемнадцатого столетия, то на таком же допотопном русском. К счастью, бред был негромким и прошел мимо ушей медперсонала, но все же приходил тихий улыбчивый психиатр, задавал больному вопросы. Фрол каким-то образом понял: этому дяденьке лучше не говорить лишнего. Яркие и подробные повторяющиеся сны? Да, бывают. И только. Кстати, они случаются все реже. Я выздоравливаю, да? Когда меня выпустят?