К нам подошел профессор Левин:
— Советник, с ранеными все в порядке. Тяжелых, к счастью, нет, а легких я подлатал. Двигаться могут все, включая пилота.
Со стороны обрушенного входа в пещеру до нас вдруг донесся странный, едва слышный рокочущий звук. Как будто кто-то пытался разобрать завал. Сверху посыпались мелкие камушки.
— Что это?! — спросил, поднимая голову, Шульц.
— Не знаю. Может, подмога подоспела и пытается нас вызволить? — Советник неуверенно оглянулся. — Но нас бы предупредили. Сигнал в этом месте хорошо ловится.
— Значит, твари хотят убедиться, что никто из нас не выжил, — сухо проговорил я. — Они разбирают завал.
— Что будем делать? — Вольфганг поднял лежавший рядом автомат.
— Уходим вглубь, — встревоженно пояснил Советник. — К другому выходу.
Броуди задумчиво сверился со своей пластиной. Рокот вдали нарастал, звук стал резче.
— Вы уверены, что там нас найдут другие спасательные группы? — поколебавшись, задал волнующий всех вопрос Левин.
— Уверен, — кивнул Броуди.
— А если и там нас будут ждать чужаки?
— Это возможно, — согласился Советник. — Мы не знаем, что происходит на поверхности, но наша первостепенная задача — сохранить оставшихся людей, выбраться отсюда. А сидеть здесь и ждать нет смысла. Каждая минута промедления чревата для нас.
Несмотря на решительные нотки в голосе, Советник все еще медлил, пытаясь принять решение. Я подумал, что люди будущего действительно сильно изменились. Нет, они не стали глупее нас. Они просто потеряли умение быстро реагировать на чрезвычайные ситуации. Тому было рациональное объяснение, ведь мир, в котором они существовали до нашествия чудовищ, давал им возможность жить расслабленно.
Я же успел повидать многое. Рано стал сиротой, пережил страшный голод. Антонина Семеновна, ставшая для меня матерью, приютила меня, спасла от голодной смерти. Все детство, сколько я помнил, мы перебивались кое-как. Жили бедно, но жили. Успевали при этом радоваться, веселиться. И когда пришла война, тоже не унывали. Нас звал долг, и мы шли добровольцами на фронт. Многие мальчишки приписывали к своему возрасту год-два, чтобы отправиться воевать наравне со взрослыми.
Не скрою, чувство растерянности овладело нами, когда мы услышали о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз. Но мы быстро поняли, что нельзя распускать нюни и надо сражаться. Бывали, конечно, моменты, когда человек падал духом, но рядом были его товарищи, с которыми он воевал бок о бок, и они помогали ему.
В этом новом для меня мире все было по-другому. Я уже успел повидать здесь смертей, гвардейцы погибали один за другим, пытаясь спасти нас. Бойцы беспрекословно выполняли приказы командиров, хотя знали, какая участь многим из них уготована. Но теперь мне стали видны детали, на которые прежде в суматохе я не обращал внимания. Бравых гвардейцев, несмотря на великолепное обмундирование, экипировку и отличное вооружение, объединяла полнейшая растерянность, явно читавшаяся на их лицах. В них я увидел необстрелянных желторотых мальчишек, брошенных в гущу сражения и оставленных там погибать. Да, они до конца выполняли свой долг, сражались храбро, но… неумело. И в них не было той непоколебимой, злой веры в Победу, которая пронзала все наше существо, каждую клеточку, которая вела нас. Они были скорее мучениками, чем солдатами.