Тамара сидела совершенно ополоумевшая. Неподвижная, погруженная в себя. Влад надеялся, что хоть что-то до нее дошло. По крайней мере, когда он еще раз переспросил: «Ты позвонишь?», она протянула свое «хорошо» совсем с другими интонациями.
— Вот и чудесно. Ты меня подождешь или пойдешь?
— Что?
— Насколько я помню, — сказал Влад, — по субботам школа работает.
— Уроки до трех. Адрес запишешь?
— Заречная, семь. Евдокимов в другую свое дитя не отдаст.
В прихожей Тамара подкрасила губы, пригладила челку, поправила клипсы. На редкость непрошибаемая особа!
— Все-таки ты редкая свинья, — грустно заметила она.
— Ты мне льстишь. Самый заурядный гад.
На пороге она обернулась:
— Спасибо.
— Пока не за что. И… Тома, мы договорились?
— Договорились, — вздохнула она.
Процокала каблучками но ступенькам и растворилась в хрустальном сентябрьском дне, так похожем на тот, в котором они были молоды, Юрий — жив, а со сцены звучало:
Боль твоя станет росою
На весенней траве,
День твой будет спокоен
И в сердце — свет.
Ввысь улетит птица,
В небе тревоги нет,
Будут добрые лица
Глядеть ей вслед.
Птичий путь не отмечен,
Солнечный луч угас,
Каждый весенний вечер
Дан только раз.
В небе птицы-надежды
Гнезда свои совьют.
Да не покинет нежность
Пластинку, на которой была эта песня, он разбил года два назад, фильм, в котором ее пела похожая на Тамару артистка, давно не показывали, а сам он был не молодым сентиментальным лейтенантом, а циничной сволочью, и полагалось ему не предаваться ностальгии, а выполнять, что обещал.
* * *
Двор встретил его неожиданно летним теплом. Август выдался прохладный, но в сентябре природа словно решила наверстать упущенное. Сполох желтых листьев кривенькой березки казался недоразумением — солнце просто кричало о том, что передумало, пошло вспять, зимы не будет. Влад порадовался, что не стал надевать куртку.
Проходившая мимо дворничиха радостно кивнула в сторону вновь сцепившихся собак:
— Во балаган у нас с утра сегодня!
Дворничиха была Владиславу симпатична. Она всегда оставалась жизнерадостной, не сплетничала о жильцах, не страдала предрассудками насчет магов и двор содержала в чистоте. Кивнув в ответ, он вышел на тихую улицу, носившую название Кленовая, хотя на ней отродясь не росло ни одного клена.
До школы можно было дойти минут за пятнадцать быстрым шагом. Влад вышел заранее, чтобы появиться возле объекта загодя, вжиться в пейзаж и оценить обстановку, но времени вполне хватало на небольшую прогулку. На углу стояла тележка мороженщика, и Владислав не отказал себе в удовольствии слопать порцию пломбира. Ближе к Народному краснолицый расклейщик лепил к тумбе афишу с изящным красавцем в золотой маске. Выходило это у него плохо, бумага морщилась, клей капал с кисти на штаны. Наконец расклейщик управился с нелегким делом, облегченно выдохнул порцию перегара и оперся прямо на тумбу, надежно приклеившись к причудливым буквам, гласившим: «Впервые в городе… чудеса без чудес! Антонио Верде!» На вторую такую же афишу, на соседней тумбе, какая-то гражданка уже деловито ляпала объявление, написанное чернильным карандашом: «Продаю кравать».