— А Юнний?
— Эсперадор раньше умер. — Мориски научили коротышку говорить коротко, а может, не мориски, а ужас. — То ли в дыму задохнулся, то ли упало на него что. Тергэллах так и сказал — бросили, мол, того, кого поставили над собой, сами сбежали, а его, больного, покинули. И богов предали, сказал, и людей, а теперь и своего же главного. Ызарги, одним словом, ну так и смерть вам будет под стать…
2
Ызарги… Если б не примета, имечко бы кораблик сменил в тот же день, но чем назвал, на том и ходи, пока ходится. Ходи и помни, как дергались, вырывались, орали те, кто раньше поучал и судил… Как рыдали, пытались откупиться, молились, но таких нашлось лишь двое. Их пихнули в мешки первыми, дав закончить разговор с небом, и эти мешки были пустыми. Молившихся оставили наедине с Создателем, прочих провожали ызарги. Длинные, волосатые, шипящие твари. Не бравые — отвратительные. Их хватали двумя руками за основание шеи и хвоста и высоко поднимали, показывая смотрящим на казнь. Твари клацали зубами, высовывали серые языки, пытались извиваться, но их по одному совали к осужденному и затягивали веревку. Один человек, один ызарг, один мешок… К дергающемуся, воющему, шипящему мешку прикладывали печать Тергэллаха и что-то негромко говорили, словно считали. Носильщики в алых плащах подхватывали то, что еще жило, кричало, умоляло, и уносили по сходням на стоящую у берега галеру, над которой развевались узкие алые флаги. Магнусы и кардиналы исчезали один за другим. Последними были трое пытавшихся откупиться храмовым золотом… Скверным золотом, как сказал Тергэллах.
Мориски молчали. Даже корсары. Стояли, будто на смотре, и глядели на причал, на мешки, на галеру. Не улюлюкали, не кидали в осужденных всякой дрянью, но и глаз не опускали. Так они служили своим Грозам, они все время им служили — не хватались за обереги, когда припечет, не поминали всуе, не откупались, а жили. Веруя и помня, что заповедано. Потому и бросали чужих клириков в море вместе с ызаргами. Не за иную веру — за предательство того, чему клялись и чего требовали от других. А вот Аристида победители не тронули, когда тот собрался разделить участь конклава.
Магнус Славы думал прорваться с боем — его пропустили. С оружием, со всеми спутниками. Несколько десятков «меченных львом» серым ручьем протекли сквозь алое поле. Они оказались возле мешков, когда последний магнус — магнус Чистоты — пытался целовать сапог стража в алом с белыми молниями плаще.
— Я отсутствовал, когда вы пришли, — сказал Аристид. — Теперь я здесь.
— Зачем? — спросил Тергэллах. Он мог выхватить саблю, мог подать знак стражам, но не сделал ни того, ни другого.