Но у селян не было ненависти к этим землям. Порой они не понимали, для чего выращивают странные, неизвестные культуры. Иногда смотрели на поля с отчаянием, но и с надеждой, ожидая, что конец войны, которой они отдали почти все, принесет не только покой и мир их восстановленной стране, но и землю им. Земля была обменной валютой крестьян в отношениях с судьбой. Все проходило, протекало, только земля оставалась, твердая и черная, под их натруженными ступнями, ожидая их каждую весну, призывая в жаркие летние дни успокоить ее, собирая на свое лоно более или менее щедрой осенью. Земля для них была то же, что страна: огромные пространства, которые они ни на кого не могли оставить, потому что никто, кроме них, не понимал голосов поля, не знал ее тайн и капризов. Они поливали землю своим потом и готовы были пожертвовать ради нее своими жизнями.
Около старой сельской церкви ряд крестов, оставшихся от той войны, почти ежедневно пополнялся другими крестами, оставленными этой войной. Но селяне знали, что эти люди, их мужья, сыновья и братья, умерли за землю.
Еще до зари все вышли на уборку кукурузы — початков и стеблей. Село переместилось в поле. Во дворах остались только старики, чтобы присматривать за совсем малыми. У всех было дело, и в этом заключался смысл их жизни.
Они решили уезжать в воскресенье, чтобы успеть прибыть в часть. Встали на рассвете, сходили в примэрито, чтобы сообщить о своем отъезде, вернувшись, приготовили все необходимое в дорогу, зашли к Матею Кырну за своими невестами и направились вместе на свадьбу в село. В этот день Марин Бербече женился на Ляне Владе Киору — оба жили богато, имели землю, но семьями не обзавелись, хотя были уже далеко не молоды.
Марин пытался свататься за многих девушек хутора, но ни одна из них не захотела строить семью с ним. Од был некрасив, очень высок ростом — будто гордился своим уродством, с рыбьими глазами, как говорили девушки. Какими-то путями он избавился от фронта, а с его матерью-ведьмой никто не мог столковаться. Все же он нашел себе невесту — Ляну Киору, долговязую молчальницу. Бабы на селе все знают, и злые языки говорили, что она жила с летчиком, который умер около года назад, что даже отделалась от ребеночка на пятом месяце, да и сама чуть было не отдала богу душу.
Но свадьба есть свадьба. И хотя почти все село было в трауре — у каждого на фронте погиб если не сын или муж, то племянник, двоюродный брат, друг, все же на подворье Бербече вокруг небольшой группы музыкантов, приглашенных за неделю до свадьбы, собралась молодежь, больше девушек, чем парней. Тут же начался хоровод. Да какой там хоровод! Несколько жалких кругов подростков, которые учились водить хоровод под снисходительными взглядами девушек, мысли которых были совсем в другом месте. «Э, где ты, Петрита Василе, чтобы с веселым гиком, от которого замерли бы все, пойти, заложив руки за спину, колесом, к радости музыкантов, так, что вокруг тебя образовалось бы большое пустое место?.. Где ты, Георге Мику, от сумасшедшего пляса которого дрожала земля вокруг?.. Где ты, Иоан Павел, чтобы вырвать за руку из круга Марию Бибу и начать ее вертеть вокруг себя так, что у людей начинала кружиться голова?.. А ты, Костикэ, где?.. Где вы, Илие, Василе, Марин… и снова Илие, Георгицэ, Никулае?..»