Начался хоровод, пожалуйте в круг, забудьте о хороводах смерти, становитесь в ряд, девушки, и танцуйте, чтобы возрадовались люди, увидев вас, устройте большой круг посреди двора, чтобы пыль и веселье достигли неба! Но парни танцевали без жара, девушки неохотно, через силу. Ничего не осталось от прежних хороводов.
Ближе к обеду по двор Бербиче пришли Думитру с Анной и Никулае с Паулиной. Невеста вышла им навстречу, познала в дом на угощение, прикрепила им на грудь тряпичные, пропитанные воском цветы. Наверное, она была единственным по-настоящему веселым человеком на этом празднике. Хотя кто знает?!
Марин, жених, был взбешен и не находил себе места. Что-то необъяснимое сжимало ему грудь; когда он смотрел на дочерей Кырну, по коже бегали мурашки. А при мысли, что гулянье походило больше на балаган, он готов был бежать из дому.
Словно нарочно, и вновь прибывшие четверо не встали в круг. Они остались сидеть с краю и смотрели на молодежь, которая сумела-таки завести хоровод. Сидели молчаливые и грустные. О чем думал каждый из них? И когда собралось побольше народу, когда двор заполнился, они незаметно удалились.
* * *
Никулае взял карабин с крючка за дверью, привычным движением забросил его через плечо, поправил на спине ранец, в коридоре остановился на секунду у осколка зеркала в ржавых пятнах. Посмотрел на себя и остался доволен: военная форма делала его взрослее, серьезнее. «Докладываю, господин капитан. Сержант Никулае Саву из третьей батареи первого дивизиона прибыл из отпуска…» — представил он встречу со своим командиром.
У завалинки Ляпа с покрасневшим лицом то и дело вытирала глаза уголком фартука и вздыхала, прижимая к себе двух уцепившихся за подол ребятишек. Те перепугались, не понимая, что происходит. Сержант подошел к ним, погладил по голове, потом пошарил по карманам и сунул в ладони несколько скомканных бумажных денег.
— Брось, Ляна, вы будьте здоровы, а я вернусь. Меня и дьявол не возьмет! Я вам там оставил одеяло, оно хорошее.
Брат ожидал его у ворот с сигаретой во рту, хмуро уставившись в землю. Они молча обнялись, хотели что-то сказать друг другу, но ни один не сумел выдавить из себя ни слова.
Так же молча провожали Никулае и встречавшиеся на улице люди. Только он был весел. Или притворялся. Кто знает? Он разглядывал дворы, хотел запомнить все и унести в памяти с собой. Ему хотелось запеть во весь голос, так, чтобы услышало все село, чтобы все знали, что он уходит, и бросили свои дела хотя бы на мгновение. Он махал рукой направо и налево, сам не понимая, зачем это делает.