.
Оркестранты, которым неплохо заплатили, вовсю пилят по струнам скрипок и бьют в барабан. Туристы, успев по нескольку раз сфотографироваться и поужинать, расходятся по палаточным домикам, чтобы лечь пораньше спать.
Официант, с устрашающими усами и напускной серьезностью, еле волочил ноги от одного столика к другому. За одним столиком какие-то толстомордые — попробуй не подойди, за другим — лесорубы с туго набитыми кошельками, а кто же займется нами?
— «Большая скука жить на этом свете», — цитирую я чьи-то слова, чтобы нарушить молчание.
— А я никогда не скучаю, — откликается Дора.
— Да разве можно тебе верить?
— А почему мне нельзя верить?
— Этот ротик как будто специально создан для обмана.
— Да нет, — смеясь, защищается молодая женщина.
— Тогда для других прегрешений?
— Сумасшедшим ты был, сумасшедшим и остался, — прищуривается она.
Моя молочная сестра тоже не дает выбросить себя из игры.
— Я бы хотела, — говорит она, — потанцевать.
Как я ей откажу? На кругу мы только вдвоем. Танцуем при свете звезд: электрическое освещение выключено — наверное, экономят. Зина вдруг обвивает руками мою шею и словно засыпает у меня на руках. Для оркестра это хороший повод сделать перерыв. Подойдя к столику, я говорю Доре:
— Посмотри, Зина не очень хорошо себя чувствует, надо бы уложить ее в постель.
Жена «представителя» старается выглядеть озабоченной и даже пытается поддержать Зину с другой стороны. Мы отводим ее в ту допотопную палатку и укладываем на раскладушку.
— Ты чувствуешь себя лучше? — спрашиваю я.
— Не правда ли, ты чувствуешь себя лучше?
— Приляг, и ты увидишь — все пройдет.
Мы боялись встретиться взглядами. Я набросил второе одеяло Зине на ноги и вышел без объяснений. Вышла и Дора.
Некоторое время мы шли молча.
— В котором домике ты остановилась?
— Мне тоже не хватило домиков, дали палатку.
— Ты одна?
— И все-то ты хочешь знать!
— Такой я любопытный по натуре. Ну?
— Секрет.
— Не шути…
— Я же говорю тебе: большой секрет.
Протягивает мне руку. Все искушения мира — там, за пологом палатки. Она оставляет меня и уходит. Оркестранты и те собрали свои инструменты и ушли. Я один на этой жалкой аллее. Не перевелись еще дураки на белом свете. Будь что будет. Вползаю, как змея, на животе под полог палатки.
И до рассвета мы стараемся убедить друг друга, что счастливы.
* * *
— Я не пойму, кем ты хочешь стать. То ли философом, то ли дипломатом?
— Человеком в этой стране.
— Но с какой профессией? Военного историка?
— Почему только историка и почему именно военного?
— Если судить по тому, как ты готовишься… Вижу, тебя очень занимает положение в мире, новые виды вооружения, соотношение сил… Или, может, ты хочешь стать кадровым военным?