Марин Ионице
Солдат как солдат
Роман
Упираешь автомат в плечо, затаиваешь дыхание, определяешь линию прицеливания, сначала снимаешь предохранитель, а потом стреляешь не моргая.
* * *
Да, это я хорошо помню. Стреляют именно так: не моргая и затаив дыхание.
* * *
Цельтесь тщательнее и спускайте курки!
* * *
«Кап-кап-кап» — капает жидкость из капельницы.
* * *
— … Травма грудной клетки… Ребра с третьего по девятое… Ожог… степени… Ему прописано… Больной не жалуется на боли… Сохраняется субфебрильная температура 37,2–37,4…
Ясно, что речь может идти только обо мне…
* * *
— Откуда ты, парень?
— Солдат…
— Ну хорошо, а в армию ты откуда пришел?
Я мог бы назвать любой пришедший мне на ум город — Калафат, Меджидию, Пашкань, Залэу.
В действительности заведующего отделением интересует не мой родной город — он только следит за моей реакцией. Но мне не до шуток. Откуда я?
И в самом деле, кто я, черт побери, и откуда?
О моем существовании мне напомнили слова, сказанные ассистенткой, когда меня перевозили в палату из отделения реанимации:
— Позаботься о нем. Солдат должен проснуться. Будь рядом с ним, когда он придет в себя.
— Вы уверены, что он проснется?
— Более чем уверена. Его счастье, что не пострадала та сторона груди, где сердце.
Мое счастье… Оказывается, я счастливый человек. Но кто все-таки я?
Прошлое мое осталось там, за воротами казармы. Я сделал все, что в моих силах, чтобы избавиться от него. А теперь? Теперь вынь да положь его!
Перестала капать жидкость из капельницы. Вошла сестра. Вытащила иглу, протерла место укола спиртом.
— Чувствуешь себя лучше?
Я сделал знак, что да, то есть намного лучше.
— Сейчас тебе надо отдохнуть немного. Попробуй отдохнуть.
Отдохнуть… От чего?
* * *
… Мой родной город. Город моего детства. А был ли он? Смутно, из глубины памяти, выплывает большая улица с белыми домами, экспроприированными у богачей, маленькими крестьянскими домиками, тоже белыми. Деревья… Они росли здесь почему-то чахлыми.
Откуда бы вы ни въезжали в город, перед вами возникало нагромождение домов, побеленных известью. Иногда этот город моего далекого детства казался таким близким, что только протяни руку — и дотронешься до него. Но ты идешь и идешь, а город растворяется, словно мираж в пустыне. В другой раз он казался тебе таким далеким, что понадобилось бы несколько пар подметок, чтобы дойти до него… Так, предаваясь воспоминаниям, я вдруг приходил в себя, но всякий раз — словно натыкаясь грудью на невидимый барьер.
Обо всем я узнал позже, намного позже, когда начал ориентироваться в своих дорогах, бесцельных и бродяжных.